На столе сами собой возникали угощения.

— Думаешь, не стоило так? — закинула я пробный крючок в попытке прояснить, что же он имел в виду.

И домовой безропотно “клюнул”:

— Не стоило! — сурово рубанул он. И замялся. — Ты прости, матушка, не мне ведьму поучать…

— ...но ты — местный, а я нет, — ободряюще подсказала я. — Кто ж мне еще подскажет, какой у вас тут порядок заведен?

Он кивнул, и продолжил все же:

— Надобно было сразу их к земле гнуть! Они ведь оттого и страх потеряли, что ты, матушка-ведьма, волю им дала, слабину показала! А вот как напомнила им, кто ты таковская и кто они есть перед Премудрой — так и в разум воротились!

Я сосредоточенно жевала, не чувствуя вкуса того, что ем.

— То есть, ты, Гостемил Искрыч, считаешь, что я наших гостей на выходе к земле согнула? А надо было бы — на входе?

Голос домового захлебнулся негодованием:

— Гости! Да какие они гости?! Гости вежества не забывают и порядок блюдут, а эти!.. Но да, всё верно, так и считаю, — уже спокойнее закончил он.

И тут до меня дошла светлая мысль:

— А чего они своего побратима вообще здесь искали, а, Гостемил Искрыч?

— Так ведь эта… чего ж им не искать, ежели ты, матушка, разрешила?

Ого? Даже так?

— А как давно он пропал?

Лицо домового сделалось тоскливым:

— Я, матушка, за богатырской заставою не слежу! Там свой хозяин есть. Откуда ж мне знать, когда он пропал?

Интересно, воинская застава — это ведь не дом, откуда там домовому взяться? Но если там свой хозяин есть — то кто это тогда? Заставный?

— К старой хозяйке они тоже являлись, да только пужать не посмели, всё вокруг да около ходили: дескать, известно им всё, и ежели не воротит хозяйка, то худо будет! Хозяйка кочевряжиться не стала, сделал им худо…

Я вздохнула: если начистоту. осуждать старуху из сна за это я не могла. И будь во мне магической силы хоть на мизинчик — я бы с этими, как приложил их домовой, “посекунами”, тоже нежничать не стала бы!

И я сдалась, уточнив только, уже больше из любопытства:

— А кто пропал-то у них, знаешь?

— Илья у них пропал, Ивана-воеводы братец названный.

И пока я размышляла, “братец названный” и “побратим” — одно ли это и то же, Гостемил Искрыч с воодушевлением предложил:

— Ну дак что, продолжим, матушка, дальше имущество твое считать?

Мое лицо перекосило счастьем.

— А что у нас дальше?..

— Да немного уж осталось, подпол да чердак!

...раздавшийся стук в ворота я встретила если не с радостью, то с трусливым облегчением: даже если это вернулись богатыри, ворота им можно не открывать, а переругиваться через забор — и тем самым оттянуть светлый (темный!) миг погружения в подпол во имя инвентаризации!

Под воротами стояли трое. Если прошлых визитеров так и тянуло назвать богатырями, то про этих на язык само просилось слово “мужики” — такого крестьянского вида они были, словно сошли с иллюстраций моих детских книг.

Подпоясанные полотняные рубахи навыпуск, мешковатые штаны, лапти… И бороды. Не привычные мне бородки “сексуальный дровосек”, а солидные, широкие бороды. А над ними я отчетливо видела чрезвычайно серьезные выражения на лицах.

Вот эта их серьезность тут же прибавила инвентаризации подпола сотню к привлекательности.

Выходить расхотелось. Может, и правда, в подпол?..

Там хорошо: темно, прохладно, огурцы с грибами благоухают из кадушек...

Стоявший впереди поднял руку, снова постучал.

Нет, эти сами не уйдут.

Вздохнув, я встала из-за стола…

И замерла.

Так.

Стоп.

Стоять!

То есть как это — “отчетливо видела”?!

Я же в избе!

Да и богатырей, богатырей я с крыльца никак не могла видеть — здесь забор такой, что, даже верхом, они с ним ростом не сравняются!

Ножки ослабли, в ручки задрожали, захотелось сесть.

Кажется, никакого перемещения в друг мир со мной все-таки не случилось, а я просто и банально сошла с ума!

Потому что — ну, как еще можно видеть то, что находится вне твоего поля зрения, при наличии в условиях задачки здравого разума?

Никак, по-моему!

Мужик за воротами почесал в бороде, оглянулся на товарищей — и снова постучал.

Деликатненько, не позволяя себе грубости, но — настойчиво.

Домовой смотрел на меня выжидательно.

Черепа вели себя прилично и красных отсветов на визитеров не бросали.

И на этой мысли меня озарило: я же вижу гостей так, будто смотрю на них с более высокой точки! Например — из окошка своей горницы.