— Ыть… — снова поперхнулся Гостемил Искрыч от моего взгляда. — Ты прости, матушка, увлекся я, не мне ведьме пенять, не мне хозяйку корить!

Кланяясь и безостановочно прося прощения, домовой схлопнулся.

Ну вот. Кажется, еще и единственного помощника и союзника перепугала. Надо будет извиниться, и спросить, чем здешние ведьмы с домовыми за службу расплачиваются: молоком и хлебом, как в наших сказках, или еще что-то подойдет?

А то весь хлеб, который у нас с ним в избе есть, им же и испечен. Так себе плата получается…

Я мрачно возила ложкой по тарелке гречневую кашу, размышляя о перспективах. Настроение было примерно как и перспективы: паршивым. И стук в дверь, а затем и стук двери, его не улучшил.

Седоусый вперся в избу, как к себе домой. Но, напоровшись на мой гостеприимный взгляд, резвости убавил, остановился. А может, не в моем взгляде дело. Может, просто ждал, пока его орлы в комнату втянутся — и она покажется вдруг маленькой, тесной.

Хотя еще недавно места здесь хватало с избытком.

Следом за богатырями в комнату протиснулся пес, уселся — вроде бы рядом со мной, но так, чтобы стол ему, если что, прыжка не затруднил.

Гости мялись у порога.

Я, покачивая ложечкой, смотрела на них — вооруженные мужики смотрели на меня, и, кажется, от моего взгляда чуть ли не робели.

Хорошая репутация у местных Премудрых!

Я приподняла вопросительно бровь:

— Ну? Нашли?

Седоусый (меня так и тянуло мысленно назвать его “витязем”), зло дернул углом рта. Ответом не удосужил, хамло строевое.

— Ну, ищите, ищите! Здесь еще подпол есть, и горница наверху… В печь не забудьте заглянуть!

Младшие богатыри побледнели, да так, что даже в местном скудном освещении стало заметно. Старший упрямо набычился, и стало понятно: заглянут!

И в подпол, и в горницу (страшно подумать, для чего старуха из моих видений могла бы держать их побратима рядом со своей постелью!), и в печь.

Я я вздохнула и махнула ложкой: делайте, мол, что хотите.

Было немного завидно: меня бы кто так искал… А этот, пропажа, своим дорог — вон, ради него хоть куда, хоть к ведьме в пасть!

Богатыри разделились, трое прогрохотали сапогами наверх — и я, не сдержав поганого настроения (да и характера, чего уж греха таить), ласково пропела:

— Осторожнее на лестнице!

И, когда один из младших, потрясенный моей заботой, запнулся, хладнокровно добила:

— Перильца мне сломаете — откуп службой потребую!

Двое, отчетливо стараясь на меня не смотреть, полезли в погреб. Последний, шестой, с лицом отчаянным и решительным, шагнул к печи.

Я посмотрела на кобеля — кобель бдительно и неподкупно стерег гречку в моей тарелке.

— Гостемил Искрыч, пригляди! — едва слышно, почти не разжимая губ, попросила я домового.

И когда серая тень шмыгнула наверх — зачерпнув ложкой каши, протянула псу.

Ну не могу я, когда животное так на меня смотрит!

А потом обыск вдруг как-то резко и вдруг закончился: богатыри собрались внизу, обменялись на уровне взглядов информацией (информация, очевидным образом, была о том, что побратима никто из них не нашел), и потянулись к выходу.

Я проводила их до дверей, с крыльца наблюдая, как они, хмурые и растерянные, оглядывают двор напоследок.

— Ну? Везде поискали? Или еще где посмотрите?

Седоусый ожёг меня взглядом. Но до ответа так и не снизошел — ухватил своего коня за повод, оглянулся на своих. Скомандовал отрывисто:

— Уходим!

И это его хамство стало последней каплей.

Обида, злость и желание постоять за себя захлестнули с головой. Затопив здравый смысл.

— Не так быстро, гости дорогие!

И калитка, оставленная нараспашку, с грохотом захлопнулась сразу после этих моих слов.

* * *

Небо потемнело в один миг. И голос ведьмы, в коем не было слышно и капли почтения к воинам, княжьим людям, да и попросту — старшим, прозвучал сверху:

— Вы в мой дом с недобрым намерением пришли, меня неповинно обвинили. Надо бы извиниться.

Богатыри развернулись как один. Медленно, неторопливо. И у всех, как у одного на лицах мысль: “Ты, ведьма, нас тут пугать что ли вздумала?”.

Ну так мы тебя не боимся!

Она стояла на крыльце.

Молодая, но не юная. Чужая. Странная. Слишком короткая коса, слишком мужской взгляд. Умудренная годами и заслужившая этакую честь старуха могла так смотреть, а не девица, не нюхавшая ни железа, ни ведьминских зелий.