Я порадовалась, что мне хватило ума отправить мужиков восвояси, пообещав, что приеду вот как только — так сразу.

И, решившись, шагнула вперед.

Первый этап дался на удивление легко: левая нога на скамеечку, подставленную домовым, правая — в стремя, толчок — и я в седле, на широкой, как диван конской спине.

Конская спина демонстрировала благоразумие и лояльность: замерла, как каменная.

Я тоже замерла, как каменная, потом пошевелилась — нашла левой ногой стремя. Вроде бы небо на землю не рухнуло, я тоже никуда не рухнул…

— Молодец, хозяйка! — похвалил Булат. — Теперь давай-ка, спину выпрями, пятки вниз, и держись коленями, руки — они для поводьев… Ну ладно, потом научишься! Сейчас на пробу по двору кружочек сделаем.

Верхом я за всю свою жизнь ездила раза четыре, в качестве аттракциона, и если что и уловила из указаний инструкторов, так это то, что усидеть на лошади — задача всадника, но никак не лошади!

Булат тронулся с места, пошел плавным шагом, и меня плавно качнуло в седле. Человеческие инструктора когда-то давно, в моем мире, объясняли, что нужно привставать на стременах в такт конским шагам — и я пыталась поймать этот такт. Получалось ли, нет ли, непонятно — нынешний мой инструктор замечаний не делал.

Пес трусил по кругу рядом с конем, бдительно не спуская с меня глаз.

А страха, как ни странно, не было, хотя ситуация вроде бы располагала. Но то ли подействовал уверенный голос Булата, то ли надежная ширина его спины, то ли плавность его же поступи — я не боялась.

Со двора выехали торжественно — понимающий Гостемил Искрыч распахнул хозяйке ворота, дабы не пришлось ей сползать с конской спины, и заново влезать на нее со скамеечки.

А за воротами, куда я выбралась впервые, всё оказалось не так уж и страшно. Лес и лес, ели да мох бородами до земли висит, но и дорога все же видна наезженная, накатанная.

И если вдуматься, то с чего бы дороге и не быть: не на своем же горбу местный люд к премудрой провиант таскал?

Вот по этой дороге, выходит, нам и предстоит трусить к Малым Елям…

Пес всё трусил у левой передней конской ноги, колдовская книга оттягивала сумку у седла справа — словом, Урочище я покидала во всеоружии.

Правда, будь моя воля, я бы еще и Гостемила Искрыча с собой прихватила, для моральной поддержки, правда, чем бы он мне помог против лесного чудища, не понятно

— Ты, главное, не бойся ничего, хозяйка, — отвлек меня от мыслей о предстоящем Булат. — Помни: я и сам тебя не уроню, и тебе с меня упасть не дам.

А затем подобрался весь как-то, подобрался — да и скакнул!

Да как скакнул!

У меня сердце в пятки упало, душа замерла: это было как, как… как в сказке. Когда — между ног реки пропускает, хвостом облака заметает.

Лес мелькнул под нами далеко внизу, островерхой еловой картинкой, а потом вдруг оказался резко близко, и я сжалась, ожидая, что сейчас от удара о землю позвоночник мой рассыплется, как бусины с нитки, или что меня вышвырнет из седла, как минимум — но это земля, а не я, вздрогнула, когда в нее грянули конские копыта, и Булат, пробежав еще чуток, гася инерцию, и замер, как врытый.

Непогашенных остатков, впрочем, мне хватило, чтобы впечататься носом в гриву.

С седла мы сползали наперегонки: я — и мой полузадушенный писк.

— Ты что творишь, скотина! — стоило только мне отдышаться, и писк переродился в рык, а я от злости враз позабыла, что передо мной центнер чистой дури.

Центнер чистой дури нервно присел на задние ноги, а моя рука как-то сама собой ухватила его за гриву промеж ушей.

— Ты почему меня не предупредил!

— Так если бы я предупредил — ты бы запретила! — всхрапнул конь.

И вот вроде бы это было вполне логично, но меня отчего-то не успокоило!

— А если бы мне с сердцем плохо стало?!

— Да с чего бы? Я же предупредил, что не уроню!

Треснув эту святую простоту по лбу (“простота” обиженно всхрапнула, но, кажется, более ощутимых потерь не понесла), я плюнула на попытки пробиться к лошадинной совести, я взглянула вокруг…

— Булат…

Мой ласковый тон произвел на него куда большее впечатление, чем рычание и даже побои. Конь на всякий случай отступил на шажок.

— Булатик, скажи-ка мне, друг, а собаку я, по-твоему, для чего с собой звала?

Конь прянул ушами, и в этом жесте мне померещилось легкое признание его лошадиной неправоты. А потом он тряхнул гривой, переступил копытами, будто примеривался и по-простецки предложил:

— Вернемся?

Одна моя половина захотела упасть в фейспалм, как недавно собака, вторая — сесть на задницу и зареветь (ну так, просто, для профилактики, а то я тут уже больше суток, а еще не поревела даже ни разу о своей загубленной судьбе, непорядок, верно?). Возвращаться — тем более, тем способом, который подразумевала эта копытоногая скотина — не хотелось.