Уж слишком она напирает. Словно… Словно ее цель — не дать мне опомниться.

— Чтож. Предложение твое, Василиса, весьма привлекательно. Но мне нужно подумать. А подарок твой… Благодарю на добром слове, но не могу я его принять. Уж больно дорог.

В противовес разгорячившейся Василисе, я старалась говорить размеренно и спокойно. Не подавая виду, что вся эта ситуация мне очень на нравится.

Взглядом, которым меня пронзили, еще чуть, и можно было бы убивать.

— Отказываешься?

— Не отказываюсь. Беру время подумать.

— А хочешь, я тебе отступного заплачу? Чем тебя одарить? Мехами, каменьями самоцветными? Воротишься домой еще и с прибытком!

Я отрицательно покачала головой.

— Мне нужно время подумать.

Траву свою она попыталась оставить. Невместно, мол, подарки забирать!

Но я еще по российскому законодательству помнила, что слишком дорогие подарки чиновникам принимать запрещено. Этот подарок, чем бы он ни был, относился именно к таким.

Я нахмурилась, под сердцем царапнуло колючим присутствием — едва-едва, но Василиса отступила. Молча подхватила цветочек, поклонилась и отбыла.

Я не отказала себе в познавательном зрелище — через черепа посмотрела, как она перекинулась в ярко-рыжую, хищного вида птицу, которую я, безнадежная горожанка, назвала бы соколом, если бы в принципе была способна отличить его от прочих птиц.

Предположительно сокол взвился в воздух и стремительно ввинтился в небо, быстро скрывшись из виду.

А я осталась сидеть в избе за столом и гадать — успели бы мы с моим черепастым зеленоглазым ПВО сбить птичку раньше, чем она вышла из зоны поражения или нет?

Ничем не обоснованная, но приятная уверенность, что — да, успели бы, грела душу.

И все же, почему она разозлилась?

В конце концов, пост Премудрой — это ответственность. Хотя бы — за людей, которые живут на этой земле. И хочу я того или нет, но сейчас эта ответственность на мне. С чего она решила, что я могу передать ее человеку, о котором не знаю вообще ничего?

Видимо, ее навел на эту мысль поступок предшественницы!

И, плюнув ядом в ту, благодаря кому я теперь имела всё окружающее меня счастье, я вспомнила кое-что из снов.

Ту часть, где у предшественницы в руках появлялась книга.

И кое-что из яви тоже вспомнила — как она, забытая мною в седельной сумке, самостоятельно перебралась в местечко поуютнее, на стол в горнице.

Хм.

Хм-хм.

— Гостемил Искрыч! — позвала я домового. — А будь добр, прибери-ка со стола…

Домовой возник рядом и споро засуетился, с любопытством поглядывая на меня.

Что интересно: никакого порицания, по поводу того, что я нарушила инструкции “телохранителя”, он не демонстрировал. Хотя уж что-что, а демонстрировать он у меня умеет!

И в этой ситуации вроде бы должен быть на стороне богатыря — мир-то патриархальный…

— Гостемил Искрыч?

— Да, матушка?

— А чего ж ты мне не попеняешь мне за то, что я ведьму дом пригласила, Илью ослушалась?

Домовой от вопроса только руками всплеснул — аж полотенце обронил:

— Да кто он таков, этот Илья?! Ты, матушка, тут Премудрая, этим землям мать и хозяйка на три дня окрест! А он кто? Проситель, в заложные слуги угодивший! Не его ума дела, кого Премудрой за стол звать — а кого со двора гнать! Твоя тут воля!

Я бы от такой речи села, если бы уже не сидела: надо же, мир патриархальный — а домовой у меня прогрессивный.

Ну или я — отсталая: опять забыла сделать поправку на магический договор, скрепляющий мои отношения со всеми здешними домочадцами. Ну, кроме, пожалуй, кота!

Я покачала головой, а когда домовой удалился к себе, ворча под нос, решила все же попробовать.

Вспомнила, как это делала в моем сне старуха.

Вытянула вперед руки, сосредоточилась мысленно на образе книги, постаралась вызвать в памяти ее вид, и тяжесть в руках, ощущение щершавости переплета, ухватила этот образ — и потянула на себя. Странное описание странного действа — и еще более странным оказалось то, что это сработало, и руки оттянуло весом колдовской книги.

Открыв глаза, я смотрела на нее, и не могла поверить: пришла.