Тяжело мне. И в прямом, и в переносном смысле. В груди пожар. Сударь, вы виновны в краже моего сердечка! Теперь оно меня не слушается совсем!

— Поймал, — с улыбкой в голосе шепчет довольный муженька.

Отпихнуть бы его, но, во-первых, я гораздо слабее мужчины, и во-вторых, даже если получится, вряд ли этот пьяница устоит на ногах. Едва выздоровевшего мужа снова травмировать никак не хочется.

Поэтому, смирившись со своей судьбой, я продолжаю стоять словно стойкий оловянный солдатик и позволяю герцогу обнять мое бренное тельце еще сильнее, прижать к себе так, словно он думает меня поглотить.

Его лицо зарывается в мои распущенные перед купанием — да, до нежданного визита Глена я собиралась побаловать себя водными процедурами с ароматной пеной для ванны, но, к счастью, успела только воды набрать и распустить прическу — колючая щетина царапает мне шею и ключицу.

Словно ребенок малый, ищет утешения на руках родни. И это наш упрямый и холодный герцог? Вот эта милая булочка с корицей? Хе-хе.

Улыбаюсь, вся моя нервозность и отстраненность плавится и исчезает под натиском крушащего мои защитные стены Глена. Руки, до этого холодно опущенные вдоль тела, сами тянутся вперед и обнимают мужчину в ответ, гладят его нежно по широкой спине.

Один слой одежды разделяет кончики пальцев и разгоряченные мышцы. Почему он всегда такой горячий? Настоящая печка. Обогреватель ходячий. С таким никакие морозы не страшны зимой. Это так проявляется южная кровь? Но ведь Глен не из местных, его родители такие же имперцы как он сам. Или, это я такая ледышка?

— Ну-ну, и что же так расстроило нашего герцога? — хлопаю ритмично по предплечью Глена, согнувшегося практически вполовину ради не прекращающихся объятий и дозы ласки.

В голосе мужа удивление:

— Как ты узнала?

Смеюсь.

До чего же милый!

— Знаешь, Глен, тебе строго-настрого запрещается пить. Особенно в компании незамужних леди.

Категорично. Иначе его наивность и доверчивость сыграют злую шутку. Да и хватит с него девичьи сердца похищать. Достаточно и моего. Другим нельзя. Я не разрешаю.

— Хорошо, — бормочет приглушенно мужчина. — Если это ты меня просишь, то я…

До чего послушный! Муж не ведет себя как типичный пьяный. Не икает и не заплетается в словах, но ведет себя более открыто и даже прилипчиво.

Я топчусь на месте и хочу отстраниться, но мужчина с новой силой притягивает меня к себе. Так и задушить можно, если он еще немного постарается.

— Не пущу…

Вздыхаю. Отпустишь. Рано или поздно сам укажешь мне на выход. Не стоит давать ненужных обещаний, дорогой. Это я понимающая, но не все женщины такие же.

— Ладно-ладно, смотри, никуда я не ухожу.

— Не отталкивай меня, не говори уйти, не говори, что я проклятый и приношу только несчастья…только не ты. Не поступай так со мной, Ева. Ты…мой человек, — с какой-то старой обидой в голосе Глен как будто жалуется и одновременно умоляет, выдыхая мне в волосы.

По телу проносятся мурашки.

Это…довольно непривычное чувство осознавать чужую в тебе нужду и зависимость. Ощущать власть над другим человеком, что настолько тебе доверяет.

— Я…не твой человек, Глен, — отвечаю мягко. — Я тебе не принадлежу. И ты мне тоже. Однажды я уйду и…

— Нет! Ты — мой человек. Ева, ты моя. Никогда этого не позволю…

Часть меня хочет петь от радости, но другая рационально замечает, что Глен имеет в виду не то, что я себе придумала.

Это не любовь.

Обычно люди крепко цепляются за человека, который помогал им в трудные минуты. Они думают, что только этот человек на их стороне. Это доверие и своего рода симпатия — хороший фундамент для дружбы. Но это не любовь. Мне лучше не обманываться.

Вздыхаю устало.

— Ты слишком на меня полагаешься.

— А ты на меня совершенно нет. Кто-то же из нас должен, — парирует Глен, бормоча мне возле уха. Его подбородок с щетиной щекочет мне шею.

— Солнце уже село… — комментирую я происходящее, пытаясь намекнуть, что кое-кому и честь пора бы знать.

Глен с бархатистой хрипотцой замечает:

— Время идет слишком быстро.

— Думаешь? Мне кажется, что бесконечно медленно. Как было бы здорово закрыть глаза, а потом узнать, что месяц пролетел пока я спала.

— Оно идет в своем ритме, наплевав на все и вся. Хочешь ли, чтобы оно замедлилось или ускорилось, время будет просто идти. Тяжелые времена, когда настолько невыносимо, что хочется взять и умереть, пройдут. И та боль, что казалось никогда не забудешь, тоже позабудется. А время будет идти.