Первые глотков пять я сделал с большим воодушевлением. Потом энтузиазма поубавилось, ибо варево было очень сытным, кроме всего прочего. На половине я понял, что наелся, по телу от горячего разлилось приятное тепло. Застыл в сомнениях и снова увидел бочком-бочком приближающегося полосатого. Он замер подле меня, прищурившись, но, не дождавшись непонятно какой реакции, подался вперёд и заглянул в “кувшин”.

— Фсст! — выдохнул он раздражённо. — Ешь!

— Не… — я жестом показал, что полон.

— Ешь! — недобро сощурился шеску. Помявшись, я сделал ещё пару глотков и покачал головой. И правда, некуда ж больше.

Полосатый настаивать не стал, отобрал кувшин и уполз. Подумав, я отыскал шершавого и уточнил, завтра ли следующая кормёжка. Оказалось - послезавтра. Хм-м…

Ладно, посмотрим. А пока мой переводчик под боком, я снова пристал к нему за разъяснением некоторых слов. Он терпеливо спросил с меня скороговорку. Мол, её-то сперва освоил?

Я подбоченился и без запинки прошипел длинную фразу. Эрше Шио Ис’саата прицокнул языком и похвалил меня. А потом подло выдал другую скороговорку и уполз караулы расставлять на ночь. Ну ничего, завтра от меня так просто не отделается! На одной зверюге едем!

Спали снова - кублом, но эта ночь прошла для меня довольно тяжело. Чиджур с интересными травками я пил вчера, с утра, и эффект от них явно успел выветриться. Меня мучали то ли воспоминания, то ли кошмары, я просыпался, реальность оказывалась ещё страшнее, меня снова тащили к жертвеннику, и потом я просыпался по-настоящему. Всё чаще - под раздражённое шипение змеев, зажатый со всех сторон их телами. Отчасти это успокаивало, но выспаться не помогло. Но хоть подремал в седельной корзине, разморенный усталостью и пригревающим солнцем.

К вечеру я проголодался, вновь подвергся процедурам и попробовал поприставать к гадюшонку с вопросами, ибо моя шершавая нянька резво удрала крутиться в обществе главы каравана, того важного серого змея, а цепляться к полосатому смысла не было. Он всё ещё говорил либо слишком быстро, либо с руганью, которую я не понимал, либо рубил словами, чтобы я уж наверняка понял. А мне нужно было попрактиковаться разговаривать.

Погружение в языковую среду чудеса творит, однозначно. Но не настолько великие. Тихий и вечно растерянный шеску от меня едва не шарахнулся и отвечал заторможено и неуверенно. Толку с него было не ахти, но приставать к совсем посторонним змеям я не рисковал пока.

Ночь снова была беспокойной, и я был невыспавшимся и голодным. А вокруг уже простирались приличные такие барханы, и становилось как-то… жарковато? Вроде с одной стороны нет, но чувствовал я себя как-то неуютно, появилось чувство тревожности и желание переложить хвост куда-нибудь. Я нервничал, возился, даже перестал приставать к Ис’саата с расспросами. Он заметил моё состояние и поменялся со мной корзинами, ибо его была, хм, в теньке от мощной туши ящероверблюда.

— Тёмным окрасам бывает нелегко в такое время. Слишком сильно нагреваетесь, — качнул головой он.

— Так это и есть “жарко”? Хм, забавно.

— Что именно? — неожиданно заинтересовался шершавый.

— Человеком “жарко” ощущается совсем иначе. Тело некоторое время охлаждается само, выделяя пот. Но если оно нагреется слишком уж сильно, то начинает буквально сочиться влагой. Это не слишком приятно, но главное - организм теряет воду, — пояснил я. — Появляется сухость во рту, жажда, острое желание снять лишнюю одежду, или плюхнуться в воду, или найти любой другой способ охладится.

– Да, забавно, — подумав, согласился шеску.
– Никогда не задумывался, что двуногими это может ощущаться иначе. Вот почему их потребности в воде при пересечении пустыни возрастают настолько.

— Я слышал, иногда становится так жарко, что человек не в состоянии охладиться, даже если может хоть обпиться, хоть облиться водой.

— И гибнет, — кивнул шеску. — В пустыне есть такие места. Мы стараемся их избегать по возможности. Там даже ночью не становится прохладнее. Эркшетам очень тяжело там. Могут и подохнуть. Да и нам весьма неуютно.

Хм… Что-то аналогичное Дыханию Зимы? Не удивлюсь.

— Всего лишь неуютно? — хмыкнул.

Шершавый задумался. Потом произнёс:

— Тебя бы я туда не взял. Пару парней из нынешнего каравана, впрочем, тоже. Да и Хэшхе был бы там лишь обузой, едва способной поддерживать собственную жизнь.

Я задумчиво оглянулся, найдя взглядом эркшета лекаря и его дурного ученика. В размерах, что ли, дело? Или окрасе?

Мне, кстати, несколько полегчало. Я провёл ладонью по собственной чешуе, пытаясь прикинуть температуру. Более тёмная часть всё ещё была ощутимо теплее, но тревожность отпустила. А потому я вернулся, под тяжёлый вздох шершавого, к вопросам о языке шеску и нюансам произношения.