Ха, а мишки умеют в пафос и понты! Если не знать, что сломавший барьер на короткое время получил силу всех, то можно подумать, что каждый из них жутко силён. Готов поспорить, что у этих медведей весьма ужасающая репутация.

— На колени, если хотите жить! — грозно зарычал я, спасая этих дурачков от участи обеда.

— Укротитель сумеречных медведей… — обречённо простонал Ду, меж тем выполняя мой приказ и резко меняя тон общения: — Простите нас господин, мы не знали, что вы достойный и благородный человек.

«Угу, нормально ты так переобулся в воздухе» — мысленно позлорадствовал я.

Его примеру последовали и остальные.

— В одну линию, реще! Жопы кверху! — грозно рычал я, подгоняя пинками самых нерасторопных и всё ещё пребывая в бешенстве от их недавнего отношения ко мне.

Некоторые ползли на карачках со слезами на глазах и молили о пощаде. Хрен его знает, что творилось в головах этих извращенцев, но я задумал самую обыкновенную порку.

Оставив пылесос с одного края коленопреклонённого строя, я отошёл к другому и щёлкнул проводом как кнутом, запуская продолжительную волну на всей длине. Путешествие волны сопровождали звуки «ай» и «ой» на всём пути, а я запускал следующую и следующую, накидывая духовной силы и вдохновенно приговаривая тоном наставника:

— Доброта к ближнему есть путь сохранения жопы в целости и сохранности. Всяк вставший на путь добродетели пожнёт плоды благодарности, тогда как гордыня и социопатия есть путь в бездну кар анальных. Дарующий обрящет, отнимающий будет опустошён!

Медведи не без интереса наблюдали, как я впадаю в раж и хлещу подвывающих сектантов всё реще и сильнее. Пот катил градом, но я не останавливался, чувствуя, что делаю благое дело. Ну или просто вымещал злость, под видом восстановления справедливости.

— На каком вы шаге? — кричал я них.

— Пятидесятый, господин!

— Пятьдесят второй, господин!

— Пятьдесят четвёртый, господин!

— Пятьдесят первый, господин!

Верещали сквозь слёзы адепты секты Грозовой Долины.

— А ты?! — зарычал я на Ду, наддавая ему исключительно сильно.

— Семьдесят пятый, господин, пощадите! — униженно кричал красный как рак мастер.

Моя рука на миг дрогнула, но вида я не подал и продолжал остервенело лупить их по жопам.

— Си-ла-в-ми-ло-сер-ди-и! — уже отрывисто хрипел я, из последних сил верша правосудие.

Когда я устал окончательно, сплюнул на землю и произнёс уже спокойно, не подавая вида, что измотан:

— А теперь оставьте комплект одежды и валите обратно в секту. Раненого заберите и несите в мир приобретённую сегодня мудрость. Чуть позже я найду вас и проверю! Брысь!

Под неодобрительным взглядом мишек, сожалеющих об ускользнувшей еде, люди поспешно покинули лес, забрав с собой раненого и оставив мне небольшой мешок.

— Фух, — я устало сел на траву и утёр пот со лба, — это два. Слышишь мир?

Мир, разумеется, не ответил.

Вожак приблизился ко мне и проворчал нечто недовольное, а потом что-то благодарное. Подошла Машка, лизнула волосы, и я понял, что, похоже, пора прощаться. О личной медвежьей стае можно не мечтать, как и том, что меня примут на постоянку в роли Маугли. Ну, я благодарен им уже за то, что они меня скушали.

— Хоть лапой махните, в какую сторону руины эти проклятые, — напоследок вздохнул я, с надеждой глядя на вожака и прикидывая дальнейшие варианты.

Седой повёл носом в противоположную сторону от места моего выхода из кустов, а затем вопросительно перевёл взгляд с туши змеи на меня.

— Да ваша конечно, мне-то её куда? — я махнул рукой, крякнул и встал на ноги.

Подобрал поданный мешок. Внутри был такой же серый длиннополый халат с поясом, как на сектантах, тканевые сапоги на мягкой кожаной подошве и штаны из довольно грубой ткани. Вот и замечательно! Хотя, если на миг представить, что каждую фигню я буду добывать с таким геморроем и риском, то нафиг-нафиг такие приключения.

Напоследок подошёл и погладил Машку по холке.

— Спасибо, что не съела, — произнёс я с улыбкой.

Она проворчала что-то непереводимое и благодарно лизнула мне лицо. Да уж, находясь внутри медвежьего единения, я кратко узнал душещипательную историю одной слабой медведицы, которой не хватало сил участвовать в единении, но стая всё равно кормила её и заботилась. Медведице было стыдно за свою слабость, но с этим ничего нельзя было сделать — она плохо накапливала силу в виду врождённого порока.