Гнус сложил почерневшие руки на груди. Несколько мух уселись мне на ухо и медленно ползли к ушной раковине, намывая крылья. Я не стал их прогонять. Я вслушивался.

— Из-за чего такая срочность, Аида. Для нас пять лет — не срок. Мы ждали гораздо дольше, прежде чем услышать заветные слова и получить долгожданные земли.

— Судья Анеле должна узнать о моих победах.

— Не переживай, она обязательно об этом узнает.

— Как?

— Аида, как и всегда. Я ей сообщу твою прекрасную весть.

На языке вновь завертелся вопрос: как, бля?! Но мои губы не успели шевельнуться. Гнус встал со стула и подошёл к огромному окну с видом на море. Солнце почти зашло, и комната медленно серела в тусклом свете. Тысячи факелов вспыхнули на всех улицах города, озарилась каменная кладка домов, на центральной площади нарисовались чёрные кресты на фоне потухающего диска. Я видел всё это собственными глазами, встав со стула и заглянув Гнусу за плечо.

— Ненавижу огонь, — пожаловались мухи, а потом жужжание стало мягким, мягче шума волн. — Но есть и еще один способ.

— Какой? — сорвалось с моих губ.

— Убить меня.

Как скажешь, приятель.

Кончик кровавого клинка показался из кровавой корки на внутренней стороне моей ладони. Лезвие быстро потянулось к полу. Скользнуло по пальцам, отбросило слабую тень на стол позади меня. Я прекрасно понимал, что Гнус видит всё. Его ручные насекомые кружили вокруг меня. Маленькая стайка отделилась от огромного облака и бросилось на лезвие. Прежде чем они сели на испещрённый трещинами клинок, я бросился на Гнуса, ударом вспоров воздух.

Прокуратор Гнус стоял неподвижно. Он точно всё видел, и даже больше — слышал. Быть может он чувствует изменение давления в кишащем мухами воздухе? Я ворвался в густое облако мошкары и занёс лезвие для удара.

Обезумевшие мухи бросились мне в лицо. Кожу обожгло, я ощутил сотни болезненных укусов, против которых мой организм не смог устоять! Эти твари лезли в глаза, лезли в нос и продолжали жалить.

Я ударил.

Я ничего не видел перед собой, но к моему сожалению, клинок не встретил на своём пути никакого сопротивления.

Я промазал.

Смахнув насекомых с лица ладонью, я на секунду успел бросить взгляд перед собой. Возле окна никого не было. Но какой прекрасный вид! Море прощалось с солнцем, озарив свою гладь желтоватым блеск. В ночном небе загорались звёзды, и из космоса уже выползала луна, разрешая себе осторожные прикосновения своим светом к морской глади.

Мухи вновь бросились мне в глаза. Дважды я рассёк перед собой воздух и отступил. Жжение нарастало. Теперь горело не только лицо. Доспех по всему телу начал кусаться. Он словно разогревался на углях, медленно поджаривая своего владельца. Мухи садились на кровавую корку, залезали в трещины и пробивали доспех, вгоняя своё жало до самой кожи.

Я бил себя везде. Ладонью стучал по плечам, по животу. Бил по груди, пытаясь выбить паразитов из доспеха. Но становилось только хуже. Крутил головой, пробуя дредами разогнать надоедливые облака, кинувшиеся на меня.

Я опять смахнул с лица насекомых ладонь. Опять успел кинуть секундный взгляд перед собой. Гнус мелькнул совсем рядом. Его тень нырнула в угол и пропала.

— Незнакомец! — прожужжало из угла. — Аида никогда не меняла тел. Аида родилась паразитом сразу в теле новорожденного. Так случилось. Бедная девочка не знала, кто она на самом деле. И за то, что ты убила Аиду и украла её вещи, я приговариваю тебя к смерти! Твоя грязная кровь будет забрана, а тело и душа — очищенны.

Жужжание переросло в невыносимый рев. Рядом застучали половые доски. А потом я почувствовал острую боль в левом плече. Я рухнул на пол, опрокинув стулья и завалив набок стол. Новый удар боли пронзил грудь.

Давно я такого не ощущал. Ладно то, что я валялся на полу перед трупом, вечно пожираемым мухами. Так еще у меня в груди что-то застряло. Я попытался ударить своим лезвием возле себя, но руку приковало к полу. На неё наступили, и прижали с невероятной силой; хрустнул доспех вместе с досками.

— Покайся! Аида жива?

Левой рукой я принялся размахивать перед собой. Пальцы ударились обо что-то твёрдое. Я обхватил предмет. Это оказалось древко моего копья. Пиздец. Меня прибили к полу собственным копьём. Наконечник из кости пробил груди и вышел из спины. То, что я еще жив — чудо.

— Твоя Аида жива… — прохрипел я, сплёвывая попавших в рот мух.

Мелкие суки, лезли всюду и отовсюду. Выпустив древко, я вновь смахиваю с лица насекомых. На вид тощее тело Гнуса стало жилистым, под тонкой кожей проступили узловатые канаты мышц. Он оставался гниющим дрищём, но дури в нём было как в трёх здоровых мужиках.