— Ждали тебя, чтобы снять мерки.

— Отлично, пускай снимают, — дозволила я.

— Амедео, убери эти ленты, ты что, не видишь — они не подходят? — только что не завизжал господин Дешан.

Я пригляделась — и на мой взгляд, этот оттенок розового — неяркий, почти пепельный — неплохо гармонировал с серым атласом. И что не понравилось господину Дешану?

Но тот бушевал и даже позволил себе треснуть длинной деревянной линейкой по лбу Амедео — парня лет двадцати с чем-то, то есть — наверное, он ровесник Терезы и Викторьенн. Парень смолчал, только губу прикусил — видимо, молчать было непросто.

— Госпожа де ла Шуэтт, мы только вас и ждали, — заверещал господин Дешан. — Будьте любезны встать вот сюда, эй, кто тут, помогите госпоже Викторьенн снять платье, мы будем снимать мерки!

Что ж, пришлось встать и позволить измерить себя со всех сторон и в разных проекциях. Господин Дешан делал это собственноручно, но помогал ему тот самый Амедео, которого уже побили. Изящный брюнет, одетый скромно — очевидно, подмастерье. Он смотрел хмуро, но руки его были точны.

— Господин Дешан, вот здесь на четверть пальца меньше, — проговорил он в конце концов.

— Поговори ещё у меня, щенок! — рыкнул господин Дешан. — Не слушайте его, госпожа де ла Шуэтт, он ещё слишком молод, чтобы рассуждать о том, где больше, а где меньше!

Что же, всё сказанное и сделанное было для меня прямо рекомендацией. Я поняла, что хочу увидеть хоть одно платье, изготовленное великим здешним мастером, а потом, очень может быть, встречусь с этим Амедео и предложу ему пробную работу. И сравним, кто из них лучше.

Пока же я велела подать мне всё то же чёрное платье.

— Госпожа де ла Шуэтт, отчего же вы надеваете этот ужас, — заголосил собиравший свои разбросанные инструменты и отрезы ткани господин Дешан. — Вам нужно одеваться в нежные цвета!

Точнее, он командовал, а собирали его подручные.

— Зря вы так, господин Дешан, отличное платье, — улыбнулась ему я.

И — мне показалось, что поймала кривую улыбку углом рта от того самого Амедео. Решено, жду до завтра, и попрошу Шарло разыскать его и привести ко мне, поговорим.

Сейчас же портной и его люди с поклонами покинули комнату, и я выдохнула.

— Тереза, он всегда такой шумный и грубый?

— Ты думаешь? Но господин Дешан — лучший в Массилии, и если мы остаёмся пока здесь, то кто ещё сможет шить нам?

— Поглядим, что сошьёт. Что, он обещал завтра к вечеру, да?

— Утром принесёт на примерку твои лиф и юбку, я ему сказала прийти к восьми утра, годится?

— Годится. Выезжаем в девять, как раз всё успеем. А твои лиф и юбку?

— Тоже, а если не успеет — сказал, придёт отдельно.

— Хорошо, пускай крутится. Пойдём ужинать? Я думаю, там уже накрыли.

Накрыли действительно в холле первого этажа — длинный стол, скатерть, у одного конца — серебряная и фарфоровая посуда, видимо, там сяду я и мои ближние, а дальше — глиняные миски и простые ложки, и никаких вилок и салфеток.

Ладно, им виднее, наверное.

Вокруг стола уже бродили — люди с кухни, горничные, конюх и кто-то ещё. Шумно спорили о ком-то — добьётся или нет, увидели меня, притихли. Я попросила дать знать господину графу, господину Фабиану и прочим — пускай тоже спускаются и присоединяются.

Прибежал Шарло, раскланялся, разулыбался.

— Госпожа Викторьенн, вы победили ещё и напыщенного дурака Дешана! — громко возгласил он.

— Не стоит так говорить об уважаемом представителе нашего местного сообщества, — покачала я головой. — Или не стоит говорить так громко, — добавила уже тише.

Шарло ухмыльнулся — надеюсь, он меня понял.

Спустилась компания сверху, мы расселись, кто-то по знаку Сандрин начал подавать ужин. Мои сегодня расстарались — и паштет, и жаркое, и запечённые бараньи рёбрышки, и вино.

Я сразу же призвала всех послушать.

— Друзья, я весьма благодарна всем за помощь и поддержку. Был шанс, что я утрачу всё это — и отличный дом, и то дело, которому господин Гаспар посвятил жизнь, да и вас всех утрачу тоже, потому что вам пришлось бы искать себе новую службу. Но мы остались в этом доме и вместе, и я этому очень рада!

Мои слова приветствовали, наливали в кружки сидр и пили его, и понемногу отходили от смущения — конечно же, было видно, что сидеть за столом с господами почти всем в новинку. Один Шарло чувствовал себя, как рыба в воде — ему, кажется, было всё равно, с кем сидеть и о чём говорить. Он о чём-то громко смеялся с девушками-горничными, и не очень-то обращал внимание на то, как на него поглядывали. А поглядывали по-разному — кто-то с любопытством, а кто-то и с недовольством.