Из Покровска эскадроны кавалерийского полка выехали еще ночью, чтобы большую часть дневного перехода преодолеть по ночной прохладе.

Я же, с сводной полуротой ротой пехотного полка, рассаженных на велосипеды, выехал на рассвете. Конечно, неэкономично гонять паровоз два раза до шахтерского поселка, но я князь или не князь, да и не успел я к ночи доделать все свои дела. За себя, на хозяйстве, оставил капитана Камнева. Надеюсь, что Илья Жданович не успеет наломать дров за время моего отсутствия. Ну а пока я ехал в кузове четырехколесной таратайки, изъятой на время похода у того же начальника завода, лежа на ящиках с патронами и обнимая небольших, «походных» идолов. Кроме привычных Перуна и Макоши взял я с собой в поход и нового деревянного кумира — Сварога, заказав условно-казненному деду Литвину в кратчайшее время изготовить весь пантеон славянских божеств, думаю, что хуже не будет, да и не все население княжества моим богам поклоняется.

Поход.

Триста пятьдесят человек и такое же количество велосипедов — это были все силы, что я смог выдвинуть в поход для поддержки соседей. Гонец из Корсанского княжества, кстати, вполне оклемался и шел в авангарде кавалерийского полка, показывая наикратчайшую дорогу до владений своего сюзерена.

Ушедшие вперед эскадроны мы догнали только поздно вечером, случайно выйдя на скопище огней — солдаты, разбили лагерь и готовили ужин, разбившись на отделения.

— Здравия желаю, ваша светлость. — поручик Галкин, командир кавалерийского полка, вынырнул из темноты.

— Добрый вечер Иван Лукич. — я пожал руку командиру: — Что у вас?

— Дошли до оазиса. Местные старейшины отказались впускать нас за ограду и сказали, что выделят только пятьдесят ведер воды и только завтра утром.

Этого количества было мало, очень мало для такого количества солдат, что привел я под невысокие стены оазиса Кёкирек, что в переводе с местного наречия означало Гордый. Конечно, коней, которые поглощали воду в огромном количестве у меня нет, а пятьдесят ведер — это пятьдесят ведер, почти по фляге на каждого солдата, но только не хочу я выступать в роли просителя, ночующего у ворот степного поселения. Я хочу, чтобы при моем появлении ворота вот таких оазисов распахивались настежь.

— Через сколько заканчивают ужин бойцы?

— Через двадцать минут. Отлично. — я поглядел на прибывшую со мной полуроту, что суетились, обустраиваясь и пока к готовке не приступали. Ничего, злее будут в драке, да и слышал я, что ранение в пустой желудок дает больше шансов на выживание.

— Через двадцать минут командуйте построение костры и огни затушить и начинать окапываться…

— Окапываться, ваша светлость?

— Да, господин поручик, всем залечь, достать штатные лопатки, на которые я потратил кучу металла и дерева, и начинать окапываться. По информации из информированных источников, там, в оазисе, засели враждебные нам элементы, которые готовятся на нас подло напасть. У вас есть вопросы, господин комполка.

— Никак нет. — бодро сообщил поручик: — Вопросов не имеется.

— Прекрасно, Иван Лукич. И еще одно — я сейчас собираюсь открыть по оазису ответный огонь, поэтому не волнуйтесь, все нормально, пусть люди доедают.

Честно говоря, кроме своих любимых револьверов, всех четырех, я отправился в поход, прихватив с собой винтовку изобретения господина Камнева, так как кардинальная переделка британской винтовки, по сути, оставившей от первоначального оружия только ствол. Затвор продольно скользящего заряжания, магазин на восемь патронов, сошки — от старой винтовки осталось мало что. Осталось только приспособиться к ней.

Над поселком при оазисе возвышалась какая-то высокая башня, но в отличие от минаретов моего мира, это сооружение выполняло роль маяка, показывающее припозднившимся или заблудившимся караванам дорогу к месту ночевки. На много верст было виден огонь костра, многократно усиленный полированным до зеркального блеска, кажется медным, отражателем. Вот в этот отражатель я и пальнул. Несмотря на то, что на конец ствола винтовки накрутили, выточенную по моему чертежу, насадку, изображающую пламегаситель, огненная вспышка пламени в темноте южной ночи меня ослепила. Я, как мог, проморгался и вновь приложился к стеклу прицела.

Дон! Тягучий полузвон — полустон разнесся над степью, а через пару минут вновь, а потом опять.

Солдаты, закончив ужин, гасили костры, сложенные из кусков кизяка, сухой травы и таблеток сухого спирта, запас которого я купил оптом в Орлове-Южном, и негромко переругиваясь, расползались по позициям, где начинали лениво окапываться, позвякивая новыми лопатами и формируя перед собой небольшие брустверы. Я же, с периодичностью, раз в несколько минут, продолжал стрелять по чаше отражателя, извлекая из него тоскливые звуки. Примерно на десятом выстреле я дождался от хозяев оазиса какой-то реакции — возле ворот в стене приоткрылась калитка, откуда вышел человек, ведущий в поводу коня, который пройдя пару шагов, ловко вскочил на животное и поскакал примерно в нашу сторону. Чтобы переговорщик не проскакал мимо, я зажёг в десяти шагах от себя магический огонь, встав позади него, на самой границе ночной тьмы и отсвета магического пламени.

— Старейшины послали узнать, какой… нехороший человек стреляет по светочу Кёкирек…- молодой симпатичный всадник горячил черного, как сама ночь, коня не доехав до магического светильника.

— Я не знаю, о ком ты там говоришь, но стреляю я, князь Булатов Олег Александрович.

— Зачем ты стреляешь?

— Я сердит на вашу деревеньку. Меня, владыку обширных земель на Западе, не встретили, как положено, не открыли ворота, не одарили достойными дарами. Да, даже паршивой воды моим славным и грозным воинам не дали. Поэтому я сердит. Сейчас выстрелю еще пять раз, и мои сердитые солдаты пойдут на штурм вашей песочной крепости, а те жители, кому повезет увидеть рассвет солнца, всю оставшуюся жизнь будут работать за кусок хлеба в темноте моих угольных шахт или будут платить мне дань в половину от каждого дирхама своих доходов.