Пара десятков смельчаков в форме Булатовского княжества уже нырнули в створ ворот, когда за стеной оазиса раздались дикие крики, ржание лошадей, после чего несколько солдат выскочили наружу — за ними мчались, размахивая саблями и пиками, всадники в разноцветных халатах и черных тюрбанах на головах. Тут бы я, наверное, и потерял большую часть своих «кавалеристов», так как атака кавалерии была неожиданной, а саперная лопата с коротким ятаганом — не самое лучшее оружие против обученного кавалериста, но моих людей спасла мраморная или гранитная колонна, валявшаяся поперек створа ворот. Не знаю, откуда эта тяжеленая штука взялась в оазисе, но, если боги даруют нам победу сегодня, то из этой колонны я сделаю памятник, напоминающий всем об этом бое.

Кавалеристы врубились, в растерявшуюся от неожиданности, смешавшуюся толпу моих бойцов, когда, мчащиеся первыми, лошади начали кувыркаться через голову.

Мои бойцы раздались в сторону, новые всадники, на всем скаку, выскакивающие из ворот, напарывались на своих, менее удачливых товарищей, что со своими конями нарвались на лежащую поперек пути, колонну и атака захлебнулась, завязла в плотном кольце, окружающей ворота, пехоты. Раздались команды офицеров, навстречу новым всадникам хлестанули залпы, пехота, ощетинившись штыками, переколола упавших с коней всадников и стала втягиваться за стены оазиса. Из-за распахнутых ворот продолжали доноситься крики и лязг оружия, ружейные залпы, но это была уже агония — «пятьсот джигитов» упустили свой шанс на победу.

За стены я заехал через три часа, когда солнце начало вставать из-за горизонта. Большая часть защитников крепости, поняв, что вражеская пехота прорвалась за стены и ее не остановить, бросив своих коней и имущество, бежало, спрыгнув с невысоких стен противоположной стороны. Из жителей оазиса и его гостей я что-то обещал только Юсуфу, сыну Фатха. Двери с косым крестом, с прячущимися за ними многочисленными родственниками и знакомыми Юсуфа, спас Галкин, вовремя вспомнивший о моем приказе, остальным обитателям бывшего оазиса Кёкирик оставалось только уповать на милость победителей. Когда я въехал на огороженную территорию, все уже было кончено. Местные жители искали среди мертвых и раненых защитников своих родственников, дабы похоронить по своим обычаям, трупы остальных выносили за территорию оазиса.

— Галкин! — крикнул я, тут же услышав за спиной торопливые шаги.

— Ваша…

— Иван Лукич, озаботитесь, пожалуйста, чтобы наших павших выносили за ворота и, найдите недалеко от ворот удобное место, и надо начинать рыть братскую могилу. Всех раненых, в том числе и легких, разместить в — я покрутил головой, после чего кивнул на самое большое здание, к тому-же окруженное глинобитной оградой. К сожалению, езда на велосипеде, даже при легких ранениях, невозможна. Какие потери, кстати?

Потери были большие — три десятка убитых. К сожалению, ночной штурм города, даже подсвеченный сверху магическим светильником, дело очень опасное и кровавое.

Кроме убитых к потерям можно было отнести четыре десятка тяжелораненых и примерно столько же раненых легко.

— Иван Лукич, кого из командиров рот можно оставить здесь, старшим над раненными?

— Зауряд-прапорщик Синебрюхов.

— Вызовите его ко мне.

До того, как ко мне явился новый местный комендант, возле меня появилась делегация от «местных».

— Я рад, Юнус, что ты и твои родственники остались живы. — хмура взглянул я на своего знакомца, который в сопровождении нескольких своих ровесников подошел ко мне и замер, сохраняя почтительное расстояние.

— Да, ваша светлость, я остался жив, но мои соседи…

— Юнус, твои соседи, о которых ты сейчас хочешь мне сказать, были с тобой за дверью, с изображением косого креста?

— Нет, но…

— Все, Юнус, остальные люди меня интересуют мало. Я давал свое слово тебе, остальным я предлагал выйти до штурма и идти, никто бы им препятствовать не стал.

— Но Бекиш-хан не дал…

— Кто такой Бекиш-хан?

— Этот тот юноша, что оскорбил тебя?

— Вон тот, что ли? — я показал на труп, который, как раз, за ноги, волокли к воротам мимо нас. Без двух халатов, колец, золотой сабли и черного тюрбана на голове, я с трудом узнал дерзкого юношу, что сорвал переговоры.

— Да, ваша светлость, этот юноша не разрешил…

— А кто он такой был, что решал в оазисе вопросы, что делать, кому жить и кому умирать?

— Он племянник хана Бакра, что поссорился с твоим другом, князем Слободаном Третьим. Он пришел вчера в оазис, с ним было пятьсот всадников, поэтому он не позволил нам…

— Вот видишь, Юнус, вы вчера впустили к себе пятьсот чужих всадников, но не пустили триста моих солдат. Воды нам не дали, даже за деньги. Позволили чужакам вмешаться в переговоры, оскорбить меня, не сказали чужакам, сделавшим это ни одного плохого слова, да еще встали на стены с ними плечом к плечу, стреляя в моих воинов, стреляя в меня лично. И теперь ты смеешь жаловаться на моих воинов, которые были вправе по местным законам и обычаям… И кто из нас сам себе злобный Буратино?

— Простите, князь, я не понимаю…