— Це-луй! Це-луй! Це-луй!

Молчун покраснел еще больше, смущенно стрельнул на Леру из-под коротких белесых ресниц и встал. Раскрыв рот, Лера смотрела, как он идет к ней. Всего-то и надо ему обойти сваху с Ренной. А потом…

Волосы на голове зашевелились от осознания, что она своими руками, в буквальном смысле, запустила местное «горько», что сейчас Герасим схватит ее в медвежьи объятья и… В глазах потемнело, воздух душной густой пробкой встал где-то в горле, и Лера покачнулась. Как в дурном сне она видела приближающегося Герасима. Дружные крики «це-луй!» и буханье десятков ног лишали воли и словно вколачивали в пол, и только грустные глаза Ренны выбивались из творящегося вокруг хаоса.

Лера зацепилась за них. Ну знахарка, ну ведьма! День обещала замечательный?!

Бежать было некуда: позади стена, слева плотный ряд орущих, впереди стол, а справа Герасим на подходе. Лера чуть не до колен задрала подол и вскочила на лавку.

— Минуточку внимания! — закричала она, но переорать захмелевших, развеселившихся мужиков и баб не смогла. Зато Герасим остановился. Сваха тоже подобралась, недобро прищурилась.

— Я не собираюсь замуж! — крикнула Лера. — Не собираюсь!

Народ начал стихать. Кто-то еще топал, хлопал, но соседи останавливали буянов, и все головы одна за другой поворачивались к Лере. Во взглядах стыло непонимание: что щебечет тут эта пигалица? Ей права слова не давали.

Лера оглянулась на Молчуна. Тот стоял рядом и хмуро смотрел на нее в упор. От былого смущения и следа не осталось. Суровый Молчун пугал, и Лера, отвернувшись, затараторила:

— Я замуж не собираюсь. Не знаю, кто ввел вас в заблуждение, — она зло уставилась на Дециму и Ренну, — но ни о какой свадьбе и речи быть не может. Спасибо вам за приют, — она слегка поклонилась, — но как только смогу, я вернусь домой, к родным.

Посчитав, что сказанного достаточно, Лера села. Люди зашептались, запереглядывались, а на нее стали смотреть с недоверием.

Сзади прожигал спину взгляд Молчуна, и Лера передернула плечами. Молчун, тяжело ступая, с каменным лицом, вернулся на свое место.

— Что ж, давайте разбираться, — поднялась Децима. — Есть у нас жених, пожелавший девицу бедную, безродную за себя взять. И есть невеста. Годков, правда многовато ей: двадцать, как определила донна Ренна, но коли Ерса устраивает, так и ладно. И что же мы слышим вместо благодарности? Девица отказывается и на родню ссылается. Но есть ли у нее родные? Сама же говорила, что ничего не помнит. Да и не ищет ее никто.

Народ согласно закивал, и Децима с чувством продолжила:

— Каково это — бродить девице в одиночку, без пригляда? Сиротская это доля. Доля тяжкая, горькая… Но в наших силах ее облегчить. Ерс жену не обидит, она в достатке будет, детишек нарожает. Что еще бабе нужно?

Десятки укоризненных взглядов впились в Леру.

От несуразности происходящего ей захотелось постучать себе по лбу и закричать, что кругом идиоты, но собравшиеся были до жути серьезны. Это ей ситуация виделась дикой и глупой, а им — все взаправду. Они всей толпой и обвенчать могут и, не дай бог, на ложе супружеское уволочь. С песнями, плясками, да пьяными советами.

От представленной картины нехорошо заныло в груди, и прихватило живот.

Собираясь с мыслями, Лера медленно встала. Надо что-то ответить. Надо доказать, что она не тварь дрожащая — право имеет.

— Гран Децима, уважаемые жители Большого Леса, — она поклонилась поглубже, чуть не упершись носом в миску с киселем. Ничего, от нее не убудет, зато народ подобреет. — Не сирота я. Так вышло, что попала я к вам по случайности. Память потеряла, но твердо знаю — есть у меня родные, которые любят меня и ждут. Как только я все вспомню, так вернусь к ним. Уж не обессудьте, но замуж я не могу. — Заметив на большинстве лиц скептицизм, Лера зачем-то добавила: — И вообще, у меня жених есть.

— Коли так, то чего и разводить тут… — сказал кто-то, и мужики снова застучали ложками, зачавкали.

Женщины же недовольно хмурились, поглядывали на сваху многозначительно. А та отступать и не собиралась.

— Не бывает такого, чтоб ничего не помнила, а про родных да жениха знала. — Децима выпятила грудь и с превосходством осмотрела Леру: — Если знаешь их имена, то найти труда не составит — в канцелярии все записаны. Отчего ж ты не пойдешь, не поищешь? Я скажу отчего. Блажь это все. Придумала себе сладкую небыль, чтобы жилось сиротине легче. Ведь кому охота в одиночку-то? Вот и намечтала. И родню, и жениха. Да вы гляньте, люди добрые, разве польстится кто на убогую такую? Маленькая, худая — сразу видно, с младых ногтей недоедала. Да еще рубцы эти страшные… Либо нет у ней никого, либо избавились от нее родные, чтоб позора избежать. А она сочиняет. Стыдно, стало быть.

С каждым словом наглой бабы Лере становилось все холоднее. Пальцы рук оледенели и не чувствовали шершавой столешницы, в которую вцепились. Глаза затуманило бешенством. Да кто она такая, эта мерзкая деревенская старуха? Что она возомнила о себе? Как смеет изрыгать гадости о ее родителях? Чтобы они отказались от нее?! Да никогда! Да они жизнь свою изменили ради нее! Ради нее мама бросила карьеру, дома сидела, чтоб учить ее. Отец отказался от повышения, чтобы больше времени проводить с семьей, возить дочь в клинику, сидеть там часами…