Шрифт:
«Маюнь!» — чуть не вырвалось у меня изо рта.
Глава 20.3
За прошедшие месяцы мальчик вытянулся, плечи стали шире, взгляд более твердым, но это точно был он. Запуганным или забитым он не выглядел. Мои переживания мгновенно уступили место облегчению и радости.
— Ты можешь идти, — равнодушно, уже без былой ярости бросил Вей Лун.
— Спасибо, генерал Вей, — внутри разливалось тепло. Это действительно произошло? Вей Лун не оставил мальчика и взял с собой?
Я боролась с желанием подойди к Маюню, обнять его, но вместо этого просто улыбнулась.
— Иди. — поторопил Вей Лун
Я кивнула и, последний раз посмотрев на Маюня, вышла из шатра. Руки дрожали, но на этот раз это была не тревога, а облегчение.
Крепче сжала амулет очищения. Я не хотела быть Лю Луань. Но сейчас я чувствовала, что внутри меня что-то всё-таки изменилось. И кажется, не только внутри меня.
Вей Лун из дорамы никогда бы позаботился о сироте.
Глубоко вздохнув, перевела взгляд на небо, на нем начинали зажигаться первые звезды. Ночь была тиха, а я, наконец, чувствовала себя спокойной и полной надежды на лучшее.
Несколькими часами ранее
Вей Луну не слишком хотелось заходить в город, вся торговая улица в Бао-ляо напоминала ему о том, как он потерял Лю Луань. Воспоминания грызли, заставляя вновь и вновь прокручивать в голове события того злополучного дня и думать, мог ли он хоть что-нибудь изменить.
Кроме того, были и опасения, что горожане могут узнать его. К счастью, этого не случилось. На бравого генерала верхом на коне с отличительными знаками власти никто попросту не смел поднять взгляд.
Но даже если бы его узнали — Вей Лун не мог позволить себе нарушить слово. Он обещал кузнецу вернуться и заплатить за то, что тот присмотрит за мальчиком. И он должен был это сделать, что бы ни случилось.
Недавние работы по строительству оборонительных сооружений, а затем и горной машины Сяо Ань, весьма опустошили запасы генерала. Обозы с продовольствием, что отправились из столицы с солдатами, быстро закончились. Приходилось самому содержать армию. Несмотря на все его обращения к императрице, та так ни разу и не выслала ни еды, ни другой помощи.
Впрочем, как он знал — это обычная практика. Раньше генералами становились представители богатых влиятельных семей. Они сами платили солдатам и кормили их, а император за это даровал таким семьям богатые угодья, рудники и прочие источники дохода.
Вот только Вей Лун не имел пока ровным счетом ничего, кроме жалования, что назначила императрица.
Но даже если придется отдать последнее — он должен исполнить уговор.
Едва Вей Лун и Гоушеном зашли в лавку, как хозяин, обтерев лоб рукавом, поспешил к ним.
— Заходите. Прошу, не стойте у входа, — его голос был гостеприимным.
— Сколько тут всего! — воскликнул Гоушен. — Хозяин, вы не против, я тут осмотрюсь? Ох, а ваза-то тут какая!
— Так вы генерал Вей? Что же вы в прошлый раз мне не сказали? — засмущался кузнец, увидев отличительные знаки на одежде Вей Луна.
— А это что-то поменяло бы? — усмехнулся генерал. Он сам знал, что поменяло бы. Мальчика побоялись бы чему-то учить. Близко бы не подпустили к наковальне и молоту. А вдруг ребенок — сын какой-нибудь важной шишки? Поцарапается, обожжется, потом пожалуется. И снесут «учителю» голову за то, что за дитятком не доглядел. Никакие деньги такого не стоят.
Кузнец провёл его в маленькую комнату за лавкой, скромную, но чистую, где пахло железом и углём. Гоушен остался рассматривать изделия. Как только дверь закрылась, выражение на лице хозяина изменилось.
— Ну что вы, мы и без этого к нему хорошо относились… Сейчас я пошлю за ним.
— Не нужно. Просто продолжайте о нем заботиться дальше. Еще через три месяца я пришлю еще средств… — Вей Лун протянул мешочек с деньгами.
— Генерал Вей, — кузнец отдернул руку от денег, будто те были огнем. — Ваш мальчик, Маюнь, учится прилежно. Талантливый парнишка, способный. Но не хочу вас обманывать. Я продаю кузню. И не смогу больше учить.
— Что? Продаете? Почему?
— С тех пор, как старый император умер, всё изменилось. — Он тяжело вздохнул, присев на низкий деревянный стул. — Жить стало тяжело, налоги выросли, министры только грабят народ, и никто не смотрит, что творится. Императрица — она хорошая женщина, но слабая, не может управлять как положено. Вон, наш городничий совсем совесть потерял. Творит что хочет, с людей последнее снимает, и никто ему слова не скажет…
Кузнец запнулся, поняв, что и кому говорит. Зажал себе рот ладонью.