Шрифт:
Но моё решение разбилось вдребезги, когда я подошла ближе и увидела, что Глеб в машине не один.
Ира сидела на его коленях, поцелуем впившись в его губы, как пиявка, а Глеб, вместо того, чтобы её оттолкнуть, лапал и оглаживал мою подругу своими загорелыми руками.
На меня будто вылили ведро кипятка. Я не могла ни сказать что-либо, ни сделать. Просто стояла, как рыба, хватая воздух ртом, у открытой дверцы, и смотрела.
Ира ведь наверняка специально всё подстроила так, чтобы я увидела. Сомневаюсь, что спросила она, где я, заботясь о том, чтобы я не застала эту картину. Нет, наоборот, ей явно хотелось, чтобы я увидела!
И зачем только выслушивала мои откровения перед этим? Зачем? Наверное, это показалось мне в моменте самым мерзким, даже хуже самой измены. Ведь я делилась с ней наболевшим, важным для меня. Делилась с ней одной…
Глеб заметил меня первым и отцепил Иру от себя. Она, отплёвываясь от своих рыжих волос, деланно ойкнула и слезла с его колен на соседнее сидение, оправляя свою короткую задравшуюся юбку, и позволяя Глебу спешно выбраться из машины.
– Ты же сказала, она задерживается! – на ходу бросил он Ире, и попытался поймать меня за локоть, когда я отшатнулась к воротам дома. – Марьян, стой!
– Не смей! – вскричала я, отбегая от него прочь. – Ни слова! Я не хочу ничего слышать больше. Идите прочь! – мне удалось быстро открыть калитку и подбежать к вольеру моей немецкой овчарки. – Уйди, Глеб, – процедила я сквозь зубы, едва не рыча от злости и обиды, – иначе я выпущу на тебя собаку и мне плевать, что будет с тобой дальше! – рука моя легла на сдерживающую дверцу вольера защёлку.
Глеб помедлил, обдумывая мои слова, затем сплюнул себе под ноги и убрался с моего участка, бросив напоследок колкое и прилипчивое:
– Чокнутая!
Я же, отдышавшись, сквозь прутья погладила морду Шмеля и спешно взбежала на ступени дома, звеня связкой ключей, чтобы отомкнуть дверь.
Старалась я зря – она оказалась открытой. Видимо, Славка уже вернулся со школы.
И я уже готовилась вздохнуть с облегчением, перешагнув порог, взяв хотя бы крохотную передышку, получив защиту родных стен, но взору моему открылось то, что вызвало новое потрясение…
Глава 3
В гостиной, куда ни глянь, были рассыпаны мои травы и дорогие сорта чая. В воздухе витал лёгкий аромат сушёных белых роз, розмарина, мяты и чабреца, лаванды, вербены и дымки из хвойных ноток, источаемой маленькими шишками, которые я заметила у ножек кресел.
Судя по всему, баночки с ними были сбиты с высокого комода, где я оставила их на время, не успев рассортировать, и разлетелись вдребезги, ярким конфетти выпустив содержимое из оков стекла. Всё попытались убрать, но мелкие частицы намертво вбились в длинный ворс кремового ковра и прилипли к диванной обивке. Но больше всего меня смутили подозрительно алые капли то тут, то там на мебели и ковровой дорожке у двери.
– Слав! – позвала я, спешно разуваясь и взбегая вверх по лестнице. – Слава, ты дома? Что случилось?!
Я дёрнула ручку двери его комнаты, но та не поддалась. Этот паршивец стулом заблокировал дверь с той стороны. Я, конечно, могла открыть, но устроила бы дикий грохот и что-нибудь, возможно, оказалось бы сломано.
– Слава, открой сейчас же! – и добавила, сама себе до конца не веря: – Я не буду ругаться.
Раз уж и я себе не поверила, не поверил и он. А потому голос его прозвучал едва ли не насмешливо:
– Раз ругаться не будешь, то и не иди сюда!
– Что произошло, а? Отвечай!
– Это случайно.
За объяснение мне это не зашло.
– Ещё бы ты специально так сделал! – не выдержала я. – Открой живо, иначе…
– Иначе, что, ударишь меня?! – спросил он с вызовом.
Я оторопела. Откуда такие предположения? Славу здесь никто и пальцем не трогал… Я вообще против того, чтобы бить детей. Я против того, чтобы бить кого либо.
– Тебя дома били? – спросила я, ухом прислоняясь к двери.
Сначала ответом мне было молчание, затем раздался скрежет отодвигаемой в сторону мебели и тихий голос Славки:
– Мамин хахаль руки распускать мог. А теперь, – показался он, открыв мне, – и твой будет, да? На кой мне это сдалось всё?! Лучше в интернате быть и не терпеть вас!
Лоб у него был разбит, по лицу размазана плохо вытертая кровь. Внутри у меня всё похолодело от этого зрелища. Я тут же вытащила Славу на свет от окна в коридоре и, взяв его за подбородок, заставила запрокинуть голову, чуть оттягивая льняные волосы назад, открывая его высокий лоб, чтобы осмотреть порез.