Дроу разжал руки, и я полетела в огромную чашу с ледяной водой.

Щедро хлебнув бодрящей жидкости, я не просто пришла в себя, а взвилась, как ошпаренная, оттолкнувшись от шершавого дна тонизирующей ванны.

Твою же ушастую мать! Закопаю урода!

Вынырнув на поверхность, с решимостью взбешённого носорога ринулась крушить и убивать, но чуть не свалилась от прилетевшего мне в руки свёртка.

— Мойся. Воняешь, — выцедил громила и уселся на каменный выступ, глядя на меня в упор с плохо скрываемым раздражением.

Подрастеряв былой энтузиазм, хватанула ртом воздух, чтоб запулить в охреневшего туземца забористым "великим и могучим", как вдруг почувствовала тонкие струйки воды, скользящие по спице и ягодицам, совершенно ничем не прикрытым. И что мокрые волосы облепляют абсолютно обнажённую грудь.

Тонко пискнув, рванула прочь, неловко прикрывая срам, но меня тут же перехватили и со словами «тебе туда» неласково пихнули в сторону парующего водоёма.

Сиганула в бурлящую воду, пунцовая совсем не от стыда — от злости на саму себя.

Дура же, ну! Чего испугалась? Тебя волокли, голую, считай, через пол-проспекта. И длинноухая образина давно рассмотрела всё, что могла. К счастью, не впечатлилась, судя по постной физиономии.

Плевать на зрителей, нужно было по-королевски, от бедра! А ты давай вопить, как истеричная клуша! Овца кучерявая, блин…

В меру горячая вода приятно защипала кожу. Тут же захотелось смыть все эти приключения, отскоблить, отодрать с мясом нереальную реальность, которая вцепилась в меня мёртвой хваткой, норовя поглотить и переварить в своём гадком чреве.

Яростно натираясь ароматным мыльным раствором, обнаруженным в презентованном свёртке, вдруг отчётливо поняла, что помню прежнюю жизнь очень размыто, отрывочно, отдельными разрозненными эпизодами. И этот факт, почему-то, совсем не вызывает внутреннего протеста.

Я знала, кто я, но сколько мне лет, не помнила. Понимала, что сильно изменилась внешне. Лица не видела, но тело точно было другим, поджарым, тонким, как в юности.

Линялыми оттисками всплыли лица родных и близких. Прозрачной дымкой промелькнул уход родителей, обе свадьбы, счастливое замужество, рождение единственного сына, его болезнь и разлука с мужем.

И ни одной эмоции или чувства, которые обязательно сопровождают жизненные вехи.

Пусто.

Словно скупая летопись совершенно постороннего человека. Будто кто-то старательно вымарал мои надежды, обиды, радости, горе и счастье.

От этого не стало страшно, хотя должно бы.

Я ощущала лишь всё возрастающее раздражение, что не могу справиться с мокрыми спутанными волосами. Кстати, настолько длинными они раньше тоже никогда не были.

Я заозиралась, прикидывая, чем бы отхватить надоевшие патлы, но мои лишние телодвижения пресекли на корню жёсткие руки. Зафиксировали голову и ловко зарылись в мою гриву, споро разбирая колтуны с помощью какого-то маслянистого средства.

Чужие пальцы работали очень искусно, явно дозируя силу, и я невольно расслабилась, испытывая необъяснимое доверие к тому, кто совсем недавно избивал меня до полусмерти.

Где-то противно свербела мысль, что спокойствие и вера фальшивые. Но сопротивляться наведённым чувствам не было сил.

Самоназначенный нянь, закончив возиться с волосами, грубовато выдернул меня из воды и, целиком завернув в мягкую ткань, снова потащил в неизвестном направлении.

Замелькали полутёмные коридоры, залы, спешащие по своим делам аборигены…

Обратная дорога показалась мне намного короче. На этот раз я приземлилась на удобном стуле, у стола с парой тарелок чего-то съедобного, как подсказали аппетитные запахи.

— Ешь, — буркнул здоровяк и встал, подпирая противоположную стену.

— Не буду, пока не получу хоть каких-то объяснений, — заупрямилась я, героически игнорируя тоскливый вой голодного желудка.

Громила, жутко оскалившись, низко зарычал и двинулся на меня, сжав пудовые кулачищи.

И вправду, чего это я? Поем, пожалуй.

Любые вопросы проще решать, плотно набив живот. Схватила с тарелки ближайший кусок и быстро засунула в рот.

М-м-м-м! Нежное мясо, напоминающее курятину, таяло во рту. Незнакомые овощи во второй тарелке были тоже весьма и весьма…

— Пей, — сунули мне в руку плошку с отвратительно знакомой жижей.

Непроглоченный кусок застрял в горле, и я чуть не распрощалась с только что съеденным.

— Нет, — плюхнула чашку на стол, расплёскивая её содержимое.

— Пей или волью силой, — по-звериному рыкнул дроу.