меня.

И вдруг сквозь деревья проглянуло тусклое утро, заливая все вокруг серебряным светом.

Я выскочила на довольно узкую проселочную дорогу. Дождь на секунду затих, но тут же

до меня донесся звук — тяжелый ритмичный топот. Копыта.

Я споткнулась и, не успев понять, что происходит, увидела перед собой огромное

животное, тяжело вздымающееся в стремительном беге. Лошадь, черная как ночь, неслась прямо на меня. Происходящее казалось нереальным, как кошмар, из которого

невозможно вырваться.

Я замерла на месте, как мышь перед змеей. Моя жизнь закончится здесь, на этой грязной

дороге, под копытами лошади. Времени не было даже на крик. Это конец...

14.

Я стояла, оцепенев на месте, готовая к тому, что вот-вот почувствую удар копыт. Но вместо

этого услышала старческий раздраженный голос:

— Ты чего, олух, под лошадь лезешь?! Совсем страх потерял? — Голос был хриплым и

старческим, с сильным сельским говором.

Открыв глаза, я увидела, как передо мной замедлилась потрепанная телега.

Лошадь — старая кляча с грустными глазами и дрожащими ногами — едва плелась по

дороге. Я почувствовала, как вся кровь хлынула мне в лицо от стыда. Со страху мне

показалось, что это дикий скакун несется на всех парах, а на деле передо мной был всего

лишь дед на телеге, нагруженной мешками.

— Вылез тут, гля, из леса, напугал старика! Да будь у меня сердце слабое, так и отдал бы

концы! — продолжал дед, ругаясь. Его голос прорезал тишину дождливого, леса, возвращая меня в реальность.

Старая лошадь устало фыркнула, ее бок вздымался медленно, как у дряхлого, старика

после долгой прогулки. Я ощутила, как по ногам стекает холодная вода —глина

вперемешку с дождем просочилась внутрь сапог. Мои руки, по-прежнему дрожащие, сжались в кулаки, и я вдруг осознала, как глупо выгляжу.

— ЭЙ, пацан, ты чего молчишь-то? Откуда такой взялся, чумазый, еще и в одежде с чужого

плеча? — Дед прищурился, наклоняя голову и разглядывая меня с подозрением.

От смущения мне захотелось провалиться сквозь землю. Только сейчас до меня дошло, что в своей мужской одежде на несколько размеров больше, со спрятанными волосами, да еще и измазанная в грязи, я мало походила на девушку.

Но объяснить, что подросток забыл в лесу, значительно проще, чем что там делает юная

леди. А посему я с готовностью ухватилась за предложенную роль.

— Волк гнался за мной, — выдавила я, стараясь добавить как можно больше дрожи в

голос. — Чуть не поймал... Еле спасся... — На глаза навернулись слезы, неотличимые от

капель дождя. Я шумно шмыгнула носом, придавая своим словам больше драматизма.

Старик прищурился, но лицо его смягчилось. Теперь его ругань превратилась в ворчание, полное сочувствия.

— Волк, говоришь? Ладно уж, испугался ты, вижу. Шастаете тут один да другой без

присмотра. Куда путь держишь-то?

Я замялась, но быстро вспомнила историю, которую можно было бы рассказать.

— Мамка моя... Захворала она. Сильно. Да вот, похоронили... А папку почти и не помню, его не стало, когда я еще совсем малой был. Теперь вот один остался...

Взял батянину одежду, запер наш домишко, да и пошел. В город хочу, может, работенку

найду. А то у нас... — тут мне даже не пришлось врать, выдавая искренние эмоции, —

градоправитель зверь, всех мучает.

Дед еще раз хмыкнул, нахмурившись.

— Э, да я слыхал, что там неладно... — Его брови собрались в одну линию, и он, почесав

затылок, кивнул. — Ну что, залезай на телегу, малой. Подвезу до города, мне как раз на

ярмарку надо.

Я вздохнула с облегчением, чувствуя, как медленно отступает напряжение. Сердце

перестало колотиться так громко, а руки, все еще дрожащие, начали понемногу

расслабляться.

— Спасибо, — тихо пробормотала я, залезая на телегу.

Спина отдала болью от усталости, но сидеть на грубом мешке с овощами казалось

настоящей роскошью. Похоже, я только что получила еще один шанс сбежать подальше

от дракона, а вместе с ним и неплохую маскировку.

Дедуля болтал без умолку. Его голос был глуховатым, слегка дребезжащим, как будто

каждое слово цеплялось за горло, прежде чем вырваться наружу. Телега медленно

покачивалась подо мной, скрипя на каждом ухабе, и это раздражающее поскрипывание

становилось фоном для его нескончаемого монолога. Я слушала вполуха, лишь улавливая