быстро. А вышивка вот береглась. Хочу продать теперь, выручить, может, чего.

Дед посмотрел на вышивку, но как-то подозрительно прищурился.

— Э, мальчик, — сказал он, цокнув языком. — Не верю я, что это мамкина вещь.

Небось стянул где? Воровать-то нехорошо, а? — Его голос стал строгим, и я внутренне

напряглась.

— Нет, это правда, — соврала я, но, похоже, не очень убедительно. — Я, честно, не думаю

ничего дурного. Хочу податься в какую-нибудь таверну уборщиком или подавальщиком.

Да хоть посуду мыть, все какая копейка за честный труд!

После моих слов старик смягчился.

— Ну да, грузчиком ты не потянешь, мешки таскать куда тебе. Посыльным разве что. Но

там и своих охочих хватает наверняка. А посуду мыть не каждый мальчишка подастся... —

проворчал он, смерив меня еще одним внимательным взглядом подслеповатых глаз. —

Ладно, я тебе верю. Вот только, знаешь, ты сейчас пойдешь с этой вышивкой, а тебя

обманут. Первый же ростовщик глаза тебе запылит, и отдашь за гроши. Не по годам умен, но сразу ж видно, что понятия не имеешь о настоящей стоимости.

Он поморщился и замолчал на несколько секунд, а потом неожиданно добавил:

— Ладно, отведу тебя к знакомому. Прослежу, чтобы не обманули.

Я удивилась, его неожиданное предложение насторожило.

— А... вам что с того будет? — нахмурилась я, глядя на старика с подозрением. —Хотите

свою долю?

Дед обиделся, его лицо вдруг покраснело, как будто я ударила его словами по живому.

— Ты что ж такое говоришь, а?! Не все в этом мире меряется деньгами! Есть еще что-то

такое, как... человеческое отношение! — возмутился он, взмахнув рукой. —Думаешь, все

кругом только за себя?

Он продолжал ворчать еще несколько минут, пока не успокоился, и я уже было подумала, что он забудет про все это, как вдруг услышала:

— Знаешь... Ничего мне не надо. Просто очень уж ты мне соседского парнишку

напоминаешь. Только он постарше должен быть... Тебе-то сколько, годков пятнадцать

стукнуло небось? А ему бы уже было восемнадцать. — Дед посмотрел на меня с тоской в

глазах. И я осознала, что, несмотря на его недавние россказни об обучении парня в

академии, глубоко в душе старик в это не верит. — Эх, зря отдали его чужаку. Может, не

стоило...

Я не нашлась что на это сказать и, поддавшись эмоциям, просто накрыла его

морщинистую руку с зажатыми в ней вожжами своей ладонью. Старик криво улыбнулся и, украдкой утерев рукавом проступившие слезы, подмигнул мне.

— Ничего, малой, у тебя-то точно все будет хорошо, вот увидишь. Не боись, найдем тебе

работенку по плечу! Старик Тарин проследит, чтобы твоя новая жизнь в городе началась

без беды. Главное, будь честен и не скрывай ничего, усек? Меня не проведешь, я ложь

чувствую за версту...

И мне не осталось ничего иного, как натянуто улыбнуться. Ох, знал бы ты, дедуля...

15.

Внутри лавки ростовщика было темно и пахло затхлостью. Хозяин, низенький толстяк с

лысиной и водянистыми глазами, сидел за прилавком, лениво перебирая в руках монеты.

Когда он увидел нас, в его взгляде мелькнул интерес, но едва заметный, как легкий

ветерок, пробегающий по пруду.

— Что у вас? — проворчал он, лениво приподнимая голову.

Дед зашаркал ногами, подтолкнул меня вперед. Я нервно достала золотую вышивку и

положила ее на стол. Ладони вспотели, и я сжала кулаки, чтобы не выдать свое волнение.

Толстяк поднял вышивку, прищурил глаза и начал внимательно рассматривать.

Тишина в лавке стала давить на уши. Казалось, было слышно, как мучительно медленно

тянется время, как пыль оседает на старые полки.

— Сойдет, — пробормотал толстяк наконец, бросив вышивку обратно на прилавок, как

будто она была ничем не лучше обычной тряпки. — Дам несколько серебрушек.

Да вот горсть медяков в придачу.

Я кивнула, не в силах возразить, и опустила взгляд, стараясь не смотреть, как он

отсчитывает деньги. Когда серебряные монеты с тихим звоном упали на стол, я сразу же

схватила их, чувствуя их холодный вес в ладони.