— Это не эксперимент. Это проверенный приём, — он уверенно вложил предмет мне в кулак и крепко сжал мои пальцы поверх него. Предмет был прохладным, слабо вибрирующим, и с каждым мгновением я чувствовал, как по ладони пробегает слабое покалывание. — Максимус, закрой глаза и сосредоточься. Представь свою комнату. Каждую деталь. Постарайся почувствовать, будто ты уже там.

Я недоверчиво покосился на него, но в его взгляде было что-то твёрдое, почти убеждающее. Глубоко вздохнув, я закрыл глаза, погрузившись в образ своей комнаты. Вспомнил прохладный воздух, тихий шёпот ветра за окном, знакомый запах свечей и старых книг, едва заметный аромат дерева и кожи. Я вспомнил расположение мебели, узоры на ковре, слабый скрип пола под ногами, тяжёлые шторы, которые всегда чуть колыхались от сквозняка, и даже шероховатость деревянных подлокотников кресла у окна. Всё это было моим, было привычным, было единственным местом, где я мог расслабиться.

— Представил? — услышал я голос Велария рядом.

— Да, — подтвердил я, чувствуя, как напряжение медленно уходит из тела.

— Хорошо. Теперь просто разожми кулак.

Не открывая глаз, я медленно разжал пальцы. В тот же миг лёгкая вспышка обдала меня, словно порыв холодного ветра, пробежавшись мурашками по позвоночнику. В воздухе раздался тихий треск, будто где-то разорвалось тонкое стекло, и я ощутил короткую, почти безболезненную дрожь во всём теле, как будто прошёл сквозь завесу прохладного тумана.

На мгновение перед глазами вспыхнул мрак, бесконечная пустота, а затем всё исчезло. Давление в ушах пропало, воздух стал знакомым, привычным.

Я стоял в своей комнате.

Дыхание сбивалось, сердце колотилось, но вокруг не было ни угрозы, ни чужих стен. Всё было так, как я представил: тихо, спокойно, знакомо. Мой стол, книги, открытая шкатулка с перстнем внутри, мягкий свет ночника, неубранная кровать, от которой так и веяло домашним теплом.

Я медленно выдохнул, ощутив облегчение и лёгкую улыбку, тронувшую губы.

— Веларий, старый ты лис... — прошептал я, не скрывая удивления.

Я сделал несколько шагов, проверяя, действительно ли я здесь. Потянулся к своему креслу, провёл пальцами по гладкой поверхности подлокотника. Всё было настоящим.

Но где-то внутри меня всё ещё жило ощущение той холодной пустоты, через которую я прошёл. И я не был уверен, что оно так просто исчезнет.

Я сбросил с себя оставшуюся одежду. Она липла к телу, тяжёлая от воды, крови, и грязи — как вторая кожа, но чужая, враждебная, будто чешуя убитого зверя, которую кто-то намеренно прижал к моему телу. Я спрятал одежду в сундук. Кожа покрылась мурашками от прикосновения холодного воздуха. В комнате было не то чтобы прохладно — просто я сам стал слишком хрупким, слишком оголённым, и любой сквозняк теперь чувствовался, как укол.

Внутри всё болело. Старые ссадины, свежие синяки, тупая боль в боку и резь в плечах от перенапряжения. Каждая мышца отзывалась глухим протестом, каждая кость казалась пульсирующим сосудом. Я ощущал себя не человеком, а сломанной статуей — всё ещё держащей форму, но готовой рассыпаться при малейшем прикосновении.

Кровать ждала. Я опустился в неё со стоном, похожим на тот, что вырывается из уст умирающего. Это был не стон боли, а облегчения. Того самого долгожданного покоя, который может наступить только после многочасовой резни, бегства и одиночества.

Я закрыл глаза. Всё вокруг медленно растворилось — стены, потолок, скрип деревянной балки, даже собственная боль. Она не ушла. Просто стала частью фона, как пыль в воздухе.

Сон подкрался не сразу. Он прокрадывался, тихо, на цыпочках, касаясь кожи мягкими пальцами, замирая при каждом вдохе. А потом... потом я провалился.

Провалился в сон, как падают в реку — не сопротивляясь, не борясь. Просто позволив себе утонуть, потому что больше ничего не оставалось.

***

Небо было мёртвым. Ни звезды, ни луны. Только пепел, клубящийся в воздухе. Он оседал на плечах, лип к губам, проникал в лёгкие, заставляя кашлять тихо, словно боялся потревожить то, что скрывалось в этой тьме.

Я стоял на выжженной земле, мёртвой и потрескавшейся, как старая кожа. Вокруг — ни деревьев, ни травинки, ни даже костей. Всё было уничтожено, будто мир сам отверг себя. Почва казалась живой — она пульсировала где-то под подошвами, будто в ней билось сердце. Тишина стояла такая, что звенело в ушах. Но это была не пустая тишина — она дышала, наблюдала, впитывая каждый мой шаг.

И тогда я увидел его.

Он был наверное ростом с башню, шире крепостной стены, он не касался земли — висел в воздухе. Его очертания были зыбкими, как будто они менялись от моего взгляда. То спина крылатого зверя, то силуэт человека, то нечто вовсе безликое. Только глаза оставались неизменными: два горящих уголька, в которых не было жизни. Только всепоглощающее знание.

Я остолбенел. Холод прокрался под кожу. Моё сердце билось в бешеном ритме, словно хотело вырваться наружу. Я сглотнул, и даже этот жест дался с трудом — горло пересохло, губы треснули от жара, которого не было.

Я знал, кто это. Или хотел верить, что знаю.

— Шаорн? — голос мой прозвучал, как хрип умирающего. Чужой, сломанный, лишённый силы.

Тень не ответила. Она даже не дрогнула. Только смотрела. Куда-то внутрь. Глубже. В самую мою суть. В то, что я сам боялся разглядывать.