— Стены и внешние башни не пострадали, — наконец начал Райли. — Состояние донжона… плачевное, но, думаю, его можно восстановить.

Если где-то найти денег. Я вспомнила воронку на месте кустов роз и зажмурилась от острой душевной боли. Мои цветы… Надежда Колдшира…

— Не думай об этом, родная. — Вцепившиеся в одеяло пальцы утешающе накрыла тёплая ладонь. — Не сейчас. Сейчас тебе нужно выздороветь.

Не открывая глаз, я дёрнула подбородком в подобии кивка и уже не прошептала, а просипела:

— А люди? Что с людьми?

— Гости почти не пострадали, — послушно продолжил Райли. — Те, кому не повезло оставаться в саду, сильно испугались жути. Несколько получили удары лошадиными копытами: бедные животные были в панике. Но в остальном обошлось на удивление благополучно. Слуги тоже успели уйти…

— А Оливер? — спросила я, вспомнив окаменевшего садовника.

Повисла пауза. Я открыла глаза, встретила печальный взгляд Райли, и в носу защипало. Ну да, возраст, сердце…

— Может, и к лучшему, — выдавила я. — Не увидел, что стало с розами.

И стиснула зубы, борясь с подступившими рыданиями.

— Боюсь, Этельберт не это имел в виду, когда разрешил осторожно рассказать новости, — вздохнул Райли.

Высвободил левую руку из бандажа, взял мою безвольную кисть в обе ладони и, отвлекая, продолжил:

— Сейчас горничные в Данли, разъехались по домам. Только Рона здесь, и, как мне кажется, это весьма радует Эйнсли.

Здесь. Я шмыгнула носом и гнусаво уточнила:

— Мы в Оакшире?

— Да. — Слышалось, что Райли не был в восторге от этого обстоятельства.

— А в Колдшире… — У меня дрогнул голос. — Кто-нибудь остался?

— Том и Стини, — кивнул Райли. — И Барк. Конюшня уцелела, так что лошади живут в довольстве. Хендри пока в Данли, у родственников.

Я немного подышала, успокаивая нервы перед следующим вопросом, и спросила:

— Что инспектор? Ты здесь… У него нет претензий?

Райли снова отвёл глаза, и мне это не понравилось.

— Мы с Эйнсли убедили инспектора, что я всё равно никуда не денусь. Поэтому он занимается расследованием, а я… Можно сказать, под домашним арестом.

Так.

— Он верит, что ты не грабитель?

Райли пожал плечами.

— Думаю, ему очень не хочется в это верить, но от показаний Эйнсли тоже не отмахнёшься.

— Да? — Я вспомнила наш разговор с Трейси в Колдшире.

— При всех своих недостатках, — объяснил Райли, — инспектор неплохой полицейский. А значит, умеет смотреть на ситуацию объективно, пусть и спустя время.

— Хорошо, если так, — вздохнула я.

И не могла не подумать: «Эх, если бы Каннингем рассказал правду!..»

Перед внутренним взором немедленно встала яркая картинка: зелёный газон, серый камень и между ним…

Я зажмурилась до кругов под веками.

— Не думай об этом, родная.

Не думать. А ведь что бы между ними ни было, он потерял достаточно близкого человека.

— Каннингем меня спас. — Чем, конечно же, не искупил всё и до конца, но…

— Достойный поступок, — склонил голову Райли. — Сандро многое простится за него.

Мы немного помолчали. Я понимала, что надо спросить о похоронах: не только Каннингема, но и Оливера, и даже Бренды. Однако так и не смогла себя пересилить, а затем Райли мягко поднялся с кровати. Нежно сжал мои пальцы и отпустил со словами:

— А теперь попробуй поспать. И не тревожься, я буду рядом.

Спать не особенно хотелось, однако я всё равно благодарно улыбнулась ему. Завозилась, укладываясь на бок, и Райли заботливо поправил одеяло.

— Теперь твоя очередь, да? — Я растянула губы в улыбке. И уже серьёзно добавила: — Отдохни тоже. Иначе Этельберт будет ругаться.

Райли усмехнулся и хладнокровно ответил:

— Уже ругается. Ничего страшного.

И, останавливая мои протесты, ласково погладил по голове:

— Всё, родная. Спи. Тебе нужен сон.

«Вот же упрямец!» — вздохнула я. И наверняка высказала бы ему это, если бы не сделавшиеся вдруг чугунными веки. Удержать их открытыми не было никакой возможности, и я погрузилась в дрёму — чуткую, но хотя бы без кошмаров и галлюцинаций.

***

Следующие два дня прошли более или менее спокойно. Иногда на меня накатывало, и я тихо, стараясь, чтобы не услышал Райли, плакала в подушку. Впрочем, это было бесполезно: даже если он дежурил в коридоре, то каким-то чутьём понимал, что мне плохо, и приходил.