— Что я получу за это? — посмотрел на Сосулькина.

— Что? — открыл рот возмущённый подполковник. — Ты… ты… Ты?! У тебя хватило наглости что-то требовать? Будь благодарен, тебя от расстрела спасли! Должность оставили!

Его лицо покраснело, руки сжались в кулаки. Сосулькин, похоже, считал, что я должен ползать на коленях и благодарить за такую «милость». Он не понимает, для меня Константинополь — не ссылка, а новое поле для деятельности.

— Так я очень благодарен, — кивнул. — Мне бы увидеться с генералом перед отбытием.

— Будет, — пыхтел от возмущения Сосулькин. — Я устрою.

— Так я свободен? — уточнил, поднимаясь на ноги.

Тесный карцер заставлял сгибаться, голова почти касалась земляного потолка. В затхлом воздухе витали ароматы сырости, гнили и чего-то ещё — неприятного.

— Условно, — кивнул Сосулькин. — Ты будешь под охраной до самого отъезда. Никаких контактов с военными, никаких попыток сбежать. Любое нарушение, и приказ меняется на расстрел. Ясно?

— Предельно, — я улыбнулся, но не тепло, а как хищник, почуявший добычу. — Мне бы себя в порядок привести.

— Пойдём, — подполковник указал на дверь карцера. — За мной.

Я последовал за Сосулькиным, мысленно уже составляя планы на пребывание в Константинополе. Это будет не ссылка, а… экспедиция. С новыми возможностями и новыми трофеями. Интересный поворот. Очень интересный.

Мы вышли из карцера. Вечер. От свежего воздуха закружилась голова. После часов, проведённых в затхлой земляной яме, каждый вдох казался подарком. Лёгкий ветерок коснулся кожи, принося с собой запахи костров, пороха и полевой кухни.

Я огляделся на фронт. Внутри даже немного заскребло: вроде бы недолго тут, а как-то уже всё родное стало. Только всё обустроил и нормализовал, и вот снова нужно в путь. История моей жизни — вечное движение дальше, как будто судьба специально не даёт мне осесть на одном месте.

Перед глазами возникла картина армейского лагеря. Палатки, уходящие вдаль рядами, снующие туда-сюда солдаты, офицеры, отдающие приказы, медсёстры, спешащие к раненым. Настоящий военный муравейник. И где-то там, в глубине этого хаоса, сидит и плетёт свои интриги князь Ростовский.

Пять конвоиров в должностях от прапорщика до старлея сопровождали меня к походной умывальне. Их лица казались напряжёнными, руки постоянно тянулись к оружию. Видимо, слухи о том, как один капитан перебил тридцать офицеров, уже разнеслись по всему лагерю. Теперь эти бедолаги думают, что я в любой момент могу превратиться в берсерка и перебить их всех. Ладно, пусть боятся — меньше проблем будет.

Умывальня представляла собой несколько деревянных кабинок, сколоченных на скорую руку. Вода подавалась из бака сверху через простое приспособление с краном.

Я скинул с себя грязную одежду. Форма после всего пережитого превратилась в лохмотья, пропитанные кровью, землёй и потом. Мундир, который ещё недавно был предметом гордости, теперь годился только на тряпки.

Зашёл в кабинку и начал обливаться водой. Холодные струи, стекающие по телу, смывали засохшую грязь, кровь и пот. Кожа покрылась мурашками, но я не обращал на это внимания, наслаждаясь ощущением очищения. Чувствовал, как с каждым куском отмытой грязи возвращаются силы и концентрация.

Долго возился. Не думал, что земля залезла настолько глубоко и в разные места. Под ногтями, в волосах, даже в ушах — везде забилась смесь песка, засохшей крови и ещё чёрт знает чего. Как будто я заново родился из грязи. Спасибо за это мёртвому майору Цвелодубову.

Смыл все следы погребения заживо, наконец-то почувствовав себя человеком. Интересно, что подумали солдаты, когда увидели меня вылезающим из-под земли с десятком присосавшихся змей? Наверное, это был незабываемый вид.

В отломленный кусок зеркала посмотрел на себя. О, мои волосы снова стали белыми, как снег. Грязь и пыль скрывали их истинный цвет, а теперь они блестели, словно полярное сияние. Улыбнулся своему отражению. Выгляжу потрёпанным, но живым, а это главное.

Шрамы и следы от укусов змей уже почти зажили, спасибо новой коже степного ползуна. Несколько синяков и ссадин остались, но это мелочи. Главное, что внутренние органы в порядке, кости срослись, а источник начал постепенно восстанавливаться.

Я потянулся, разминая мышцы. Тело отозвалось приятной болью, напоминая о пережитом. Но эта боль была хорошей — той, что говорит о жизни и восстановлении.

Вытерся найденным полотенцем и вышел.

— Не понял, — произнёс я, глядя на тряпки, которые мне принесли.