Сон пришёл неожиданно быстро. Тело осталось стоять, пока сознание отправилось в мир Морфея. Картинок никаких не было, только благословенная темнота. И меня это вполне устраивало.

— Магинский! — чей-то голос вырвал из забытья.

Приоткрыл одно веко и осмотрелся. Дверь карцера была открыта, и в проёме стоял Сосулькин собственной персоной. Я зевнул и потянулся, насколько позволяло тесное пространство.

— Рад вас видеть, Эдуард Антонович, — кивнул с наигранной вежливостью.

— Вот что ты натворил? — покачал головой подполковник, входя в карцер. Дверь за ним закрылась, оставив нас наедине в полутьме. — Нужно было тебе идти против армии и генерала, а? Ведь уже почти дали титул, награды и всё остальное. А теперь…

— Теперь? — переспросил я, хотя прекрасно понимал, к чему он клонит.

— Никакого титула, — Сосулькин развёл руками, словно извиняясь за то, чего не мог изменить. — Ты убил не просто офицеров, а тридцать человек. Это удар по армии и войне. Как ты вообще посмел?

Внутренне поморщился. Сука, из-за этого ублюдка Цвелодубова… Но вслух сказал только:

— Плевать!

— Тебя ждёт военный трибунал и, скорее всего, расстрел, — добавил подполковник, внимательно наблюдая за моей реакцией.

— Генерал в курсе? — уточнил я, хотя ответ был очевиден.

— Да! Он в ярости, — поморщился Сосулькин. — Я никогда не видел его таким разгневанным.

— Обвинения? — задал следующий вопрос, двигаясь по заранее продуманному плану.

— Что? — подполковник удивлённо захлопал глазами, явно не ожидая такого спокойствия с моей стороны. — Ты ещё спрашиваешь? Убийство офицеров в военное время.

— Это официально? — склонил голову набок, продолжая играть роль невозмутимого солдата, выполнявшего приказ.

— Да! Вот бумаги, — Сосулькин протянул мне листы, испещрённые штампами и витиеватыми подписями.

Я бегло просмотрел документы. Всё стандартно: обвинение в убийстве, нарушении субординации, подрыве боевого духа и прочей ерунде, которую навешивают на неугодных офицеров перед расстрелом.

— Хорошо, — кивнул, возвращая бумаги. — Можете передать генералу мой особый приказ в ССР. В рамках его я и действовал.

— Что? — глаза подполковника округлились от удивления.

— Поиск предателей и их устранение, — напомнил, слегка улыбаясь. — Действовал в пределах тех полномочий, которые мне дали. Майор Цвелодубов оказался предателем, как и все те офицеры.

— Доказательства? — Сосулькин смотрел на меня с явным недоверием, но в его взгляде промелькнула искра заинтересованности.

— Их уничтожили, — пожал плечами, словно это было очевидно. — Я выяснил всё перед боем. Поэтому мы с Вороновым, Костёвым и Рудневой вышли первыми. Дальше действовал в рамках плана, который озвучил генералу. Потом на меня напали эти тридцать офицеров, пытались помешать организовать диверсию.

— Что? — Сосулькин моргал всё чаще, явно пытаясь осмыслить мои слова.

— Свидетели были убиты ими и турками, — продолжил я невозмутимо. — Поэтому есть только моё слово против… Ну, трупов.

— И ты хочешь, чтобы в это поверили? — подполковник смотрел с недоверием, но без откровенной враждебности.

— Я хочу, чтобы для меня всё было и за это ничего не было, — улыбнулся, глядя ему прямо в глаза. — А если по фактам, то есть только косвенные. Кто доложил, что я мёртв и видел это своими собственными глазами?

— Майор Цве-ло-ду-бов… — растянул подполковник, начиная понимать, к чему я веду.

— А я жив, — развёл руками, демонстрируя очевидное. — Он видел лично, но ложь раскрылась. А было вот как: несмотря на то, что люди, выделенные князем, оказались предателями, я не уверен, сделали это специально…

— Молчать! — тут же рявкнул Сосулькин, и в его голосе прозвучала искренняя тревога. — Ты смеешь подозревать великого князя?

— Я? — указал пальцем на себя с наигранным удивлением. — Лишь озвучиваю факты. Позвольте продолжу? Мне выделили тридцать офицеров-предателей, которые не хотели, чтобы мы совершили диверсию, не хотели победы. А в конце, когда всё получилось, они открыли огонь в мою сторону. Дальше взрывы, меня засыпало землёй. Пришёл в себя и отправился искать тварей, чтобы убить. Ведь именно такой был приказ.

Сосулькин смотрел на меня долгим, изучающим взглядом. В его глазах читалась смесь эмоций — недоверие, изумление. И самое важное — сомнение в правильности первоначальных выводов.

— Ты понимаешь, что говоришь? — наконец произнёс он. — Обвинять офицеров русской армии в предательстве — серьёзное дело.

— Я не обвиняю, — покачал головой. — Я выполнял приказ. Выявлял предателей и действовал по инструкции. Доказательств у меня, к сожалению, нет, их просто не может быть. Но есть факты: Цвелодубов солгал о моей смерти, а потом попытался убить. Зачем, если он не предатель?