— А зачем весь этот трёп сейчас? Мы ведь уже договорились. Или ты не держись слово?

— Мне просто интересно. Когда кто-то хочет спасти свою шкуру — это понятно. И когда печётся о своих людях — тоже. Но ты ведь сам говоришь, что не местный. А уж рабы с корабля… До них-то тебе какое дело?

Поначалу я собирался вообще промолчать. Но чем-то этот вопрос меня задел, заставил задуматься. Так что, после изрядной паузы, я проговорил — неторопливо, не глядя на пирата, будто просто рассуждая вслух.

— Эти бедняги ведь, скорее всего, не справятся без меня. При этом, помогая им, я ничем особо не рискую…

— Ну, это ты зря! Говорю же, Рейкар — та ещё гадина. Скользкий и ядовитый, как тысяча медуз…

— Да не боюсь я твоего Рейкара, — отмахнулся я. — И, в любом случае, мне нужно будет убрать его с пути. Как и всех остальных, кто будет мешать покинуть остров. Ну, а если я при этом смогу помочь ещё нескольким десяткам бедолаг — то это будет для меня приятным… бонусом.

— Чем-чем?

— Да ты всё равно не поймёшь.

— Ну, а ты попытайся.

Я раздражённо вздохнул, но всё же продолжил.

— Если я помогу всем этим людям — я буду чувствовать, что поступил хорошо и правильно. И это будет греть мне душу. А если я всех брошу — то вроде бы ничего не потеряю. Но буду чувствовать себя куском дерьма. А оно мне надо?

— Хм… — задумался Калаан. — То есть, выходит, ты всё равно помогаешь им ради себя самого?

— Может, и так, — пожал я плечами. — На чужое мнение мне обычно плевать. Я просто поступаю так, как считаю правильным.

— Правильным… — саркастично скривился Калаан. — А кто же их устанавливает, эти правила?

— Мы, лаари, верим, что за каждым из нас, приходящим в этот мир, ведётся подсчёт, — вдруг вмешалась Намира. — У весов судьбы две чаши. У одной стоит Уата-Куа, бог ночи, и бросает на них чёрные камни — за каждый дурной поступок. У другой — Аматука, богиня рассвета, и одаряет белыми, как жемчуг, камнями за каждое доброе дело. Чёрная чаша после смерти утянет человека в тёмные глубины Уата-Куа, из которых нет спасения. Там только вечное забвение и муки. А светлая чаша Аматуки вознесёт душу, даруя ей новую жизнь.

Рыжий Пёс, терпеливо выслушав это, вдруг расхохотался, чем снова едва не навлёк на себя удар Стихией от Намиры. Мне снова пришлось их разнимать, и успокоилась Взывающая, только когда сам пират примирительно поднял руки вверх.

— Ну всё, всё, остынь, колдунья…

Правда, стоило нам отправиться дальше в путь, как он опять принялся за своё.

— Вот только, получается, лаари тоже творят добрые дела только потому, что боятся своих богов? Особенно попасть в тёмную клоаку своего… тьфу, как там его…

— И что в этом зазорного? — парировала Намира.

— Да ничего, — пират с раздражением сплюнул в сторону. — Просто это такое же тухлое лицемерие, как и все прочие рассуждения о добре и зле. Да и вообще… Если бы эти твои весы судьбы работали, как ты рассказываешь — то все плохие люди давно уже должны сгинуть в клоаке. А в нашем мире перерождались бы только чистенькие и благородные. Но ты оглянись-ка вокруг. Что ты видишь?

— Вижу надоедливую рыжую обезьяну, которая берётся рассуждать о том, в чём ничего не смыслит! — огрызнулась Намира. — К тому же, Уата-Куа всегда нужны жертвы. Поэтому он постоянно искушает людей. Посылает им чёрные помыслы. И если не бороться с ними — те превращаются в чёрные дела. И в чёрные камни на весах судьбы.

Пират снова заржал и обернулся на меня, заговорщически подмигивая. Но уж что-что, а вмешиваться в религиозные споры я не собирался.

— Можешь смеяться, сколько влезет, — на удивление спокойно, хоть и мрачно, отреагировала и Намира. — Боюсь даже представить, каким кровавым богам молишься ты. И что заставляет тебя творить твои чёрные дела.

На это Калаан почему-то разозлился.

— Да имел я в зад всех ваших богов! А богинь — так и по два раза. Я просто пытаюсь выжить в этом дерьмовом мире. И если ради этого приходится наступать на глотку каким-нибудь неудачникам… Что ж, такова жизнь. Не сожрёшь ты — сожрут тебя.

— Ладно, хватит уже! — прервал я их спор. — Маяк уже совсем близко, а вы тут разорались…

Верхушка маяка и правда маячила совсем рядом — метров четыреста осталось, от силы. Нужно только обогнуть вон ту скалу. Справа от неё, кажется, тропа. Даже ступеньки в камне вырезаны.

— И что с того? — насмешливо хмыкнул Калаан. — Ты ж говоришь, никого не боишься?

Но всё же заткнулся. На некоторое время повисла тишина, нарушаемая лишь звуками наших шагов да стуком костыля — на него пират так и опирался всю дорогу.