Ее руки по-прежнему разведены ладонями вверх, объяты красным свечением.

В глазах щиплет. Моргая, смотрю на Блику и колоссальных размеров ящера сквозь мутную пленку. К этому моменту плита подо мной стала горячей, лапы невольно перетаптываются, ища место, где прохладнее, но эти попытки тщетны – всюду одинаково жарко. Воздух рябит от зноя, как в пустыне. Грудь пыхтит учащенно, стараясь не задерживать внутри его жгучие клубы. Свет кристаллов становится ярче, уже не оранжевый, а желтый…

Каменный город медленно, но верно превращается в гигантскую печь. Скоро мы изжаримся заживо!

Ленточки синей энергии продолжают разлетаться, как пчелы из улья, от статуи Сехмет, затерявшейся в тени ящера-титана. Рой ленточек кружит над стражами, те пытаются подняться, прийти в себя после взрыва, на некоторых трепыхается пламя… Иногда ленты улетают наверх, к этажам. Похоже, кому-то из наблюдающих за битвой тоже досталось от огненного шквала или стало плохо от жары, и Сехмет это чувствует. Дает целебную силу каждому, кто нуждается, не щадя себя.

– Мы должны дать отпор, – прошептал я.

Оглянулся.

Нас уже вдвое меньше. Многие приняли решение затеряться в лабиринте, сбежать подальше от пирамиды в надежде, что жара не достанет. Кошачья вереница растянулась до горизонта. Некоторые уже далеко, превратились в точки, но еще могу видеть, как их шатает, как заплетаются лапы… Там такой же ад, как и здесь. Я хотел бы ошибаться, но откуда-то во мне уверенность, что эти несчастные не найдут ничего, кроме смерти от перегрева и обезвоживания. Догадку подтверждает змейка синей энергии над головами беглецов, летящая вглубь коридора. Кому-то уже стало совсем худо.

Те, кто остались, спасаются, как могут.

Кто-то наколдовал серую тучу размером с диван, похожую на спящую кошку, из ее клубящегося брюха сыплются ледяные горошины. На плитах быстро тают, сливаются в лужицу, а та улетает струйками пара обратно в тучу. Хвостатые столпились под градом, как пассажиры автобуса в час-пик. Те, кто были людьми, попревращались в котов и кошек, чтобы под тучкой хватило места.

Другой кудесник сотворил ледяную статую в виде избушки, похожей на те, что можно видеть на детских площадках. Домик тут же забился, как консервная банка, пушистыми обладателями лап и хвостов. Кому не хватило места, жмутся снаружи к ледяным бревнам.

Фараон призвал из небытия бассейн с холодной водой. Края бассейна заставлены корзинами, в них пышет белыми струйками мороза молотый лед, из его холмов торчат, как иглы ежей, горлышки запечатанных бутылок, на темном стекле взбухли и испаряются капли. Плеск воды ворвался в уши, мою морду окропили брызги: в бассейн бултыхнулось столько кошачьих тел, будто на дне сработала бомба. Оставшиеся в людских обличиях расхватывают и вскрывают бутылки, пьют, поливают себя…

Я схватил корзину, где остались две бутылки, и понес к Карри. Смена моей кошачьей формы на человеческую прошла мимо сознания, даже не пойму, когда именно. Во что одет, тоже не соображу, что-то легкое, как у индейца. Туловище укрыто накидкой, похожей на рыбацкую сеть.

Карри сидит на коленях, обняв себя. Волшебное платье осыпалось полностью. Руки прикрывают грудь, на коже розовые пятнышки – отпечатки раскаленного песка.

Я снял с себя сеть-накидку, ромбики веревок улеглись на девичье тело. Мои губы припали к стеклянному рту бутылки, холодная вода растеклась по горлу освежающей волной, и сейчас я аккуратно, как растение в горшке, омываю шею, ключицы, ямку меж лопаток и другие прекрасные изгибы самой прекрасной из девушек…

Как бы я хотел делать это при иных обстоятельствах.

Краем глаза поглядываю на других. Жмурятся, вновь и вновь пытаются сбежать в перемир, но ничего не выходит. Остается только плотнее жаться к дефицитным источникам холода. Около избушки и тучки натекают парующие лужи, а вода в бассейне, судя по мордам плавающих, уже не такая холодная.

Лед из корзины я рассыпал вокруг Карри, его кусочки касаются голеней, бедер, ступней, моя подруга сидит, будто на ледяном облаке. Веревки сетчатой накидки набухли от влаги. Карри даже не шелохнулась. Такая же отрешенная. Я бережно омыл ее лицо, смочил пересохшие губы, но она так и не проявила интерес к бутылке.

Взгляд по-прежнему устремлен к кошмару на пирамиде.

Стражи, тем временем, вновь бьются с защитником Блики. Каждый, подобно врагу, мутировал в гигантскую версию себя. Далеко не такую гигантскую, как ящер, на фоне последнего они словно гномы, но все вместе, пожалуй, могут соревноваться в объеме занимаемого пространства.

У Альхора добавилась вторая пара рук, в каждом кулаке по мечу, тело покрылось белой шерстью, а голова теперь львиная, в белоснежном облаке гривы. Четырем железным клинкам помогают два пернатых – крылья, будто лезвия огромных тесаков, рубят не менее грозно, чем сталь. Вооруженный мечами и крыльями белый человек-лев ловко маневрирует в воздухе, сражаясь с правой рукой ящера.