— Всё под контролем, — Коршунов достал из ящика стола ещё одну папку. — Мои люди проверили их. Станислав Листьев — принципиальный и честный журналист, несмотря на свой скепсис. Если ему понравится то, что он увидит, его положительное мнение будет особенно ценным. А Виктория Веденеева имеет огромную аудиторию среди молодёжи и домохозяек — именно тех, кого больше всего пугают слухи о «рабстве» в Угрюме.

Я кивнул, довольный предусмотрительностью Родиона.

— К следующей встрече жду первых результатов операции, — я поднялся, давая понять, что разговор окончен.

Выйдя на улицу, я поднял воротник плаща, защищаясь от дождя. Коршунов оказался ценным приобретением — изобретательный и опытный. Тот самый тип человека, который необходим для деликатной работы.

Дождь барабанил по кобальтовым крышам, смывая дневную пыль с улиц Сергиева Посада. Скоро он смоет и Большелапоффа с его мошенническими схемами, освобождая место для моих собственных планов.

Святослав Волков провёл ладонью по безупречно выглаженному воротнику рубашки, поправил галстук и глубоко вдохнул, готовясь к важной встрече. Уже третий день он посещал офис «Фонда Добродетели», постепенно выстраивая свою легенду обедневшего аристократа, ищущего искупления через благотворительность. Просторное фойе фонда с мраморными колоннами и портретами благотворителей производило внушительное впечатление, как и должно было выглядеть пристанище милосердия и щедрости.

— Господин Андреев! — секретарь боярина Елецкого, миловидная женщина лет тридцати по имени Мария Григорьевна, приветливо улыбнулась, увидев его. — Боярин ещё на совещании, но просил передать, что освободится через полчаса.

Святослав ответил учтивой улыбкой:

— Благодарю вас, Мария Григорьевна. Я могу подождать, — он сел в кресло для посетителей. — Если позволите, я пока поработаю над брошюрой о новой инициативе фонда.

— Конечно-конечно, — секретарь выглядела впечатлённой его энтузиазмом. — Могу предложить вам чай или кофе?

— Чай был бы кстати, спасибо.

Женщина удалилась, а Святослав достал блокнот и начал просматривать свои записи. За прошедшие три дня ему удалось произвести положительное впечатление на руководство фонда своим воодушевлением и готовностью помогать. Никто не догадывался, что под маской Андрея Николаевича скрывается острое перо «Муромского обозревателя».

Мария Григорьевна вернулась с чаем и, к его удивлению, присела напротив.

— Знаете, так редко встретишь аристократа, который действительно хочет помогать, а не просто жертвовать деньги для собственной славы, — призналась она. — Боярин Елецкий очень доволен вашими идеями по продвижению фонда.

— Это честь для меня, — скромно ответил Святослав. — В трудные времена я понял, что истинная ценность человека определяется тем, насколько он полезен обществу.

Он аккуратно направил разговор в нужное русло:

— Кстати, я слышал о ваших лечебных усадьбах. Потрясающая инициатива.

Мария Григорьевна просияла:

— О да! Это детище Василия Григорьевича. Мы выкупаем должников из тюрем, бездомных с улиц и даём им кров, пищу и возможность восстановиться после жизненных невзгод.

— А как долго они там находятся? — как бы между прочим спросил Святослав.

Секретарь замялась, но быстро восстановила улыбку:

— Это зависит от степени… реабилитации. Некоторым требуется больше времени, чтобы вернуться в лоно общества.

«Интересная формулировка», — подумал Святослав, отметив её в памяти для дальнейшего расследования.

— Ах, вот и боярин! — воскликнула Мария Григорьевна, поднимаясь.

Василий Елецкий, массивный, словно вылепленный из теста, мужчина с будто опухшим лицом, на котором выделялись цепкие, пронизывающие насквозь глаза, вступил в приёмную. По обе стороны от него, словно верные псы, следовали двое помощников — молодые, подтянутые, с холодным блеском в глазах и резкими, экономными движениями. Они сканировали помещение, выискивая малейшие признаки угрозы для своего патрона.

Елецкий двигался тяжело, но уверенно. Его шаги гулко отдавались на мраморном полу, заставляя секретарей и просителей невольно втягивать головы в плечи и отводить глаза. Несмотря на одышку и явные проблемы со здоровьем, от него веяло властью — это был человек, привыкший повелевать и добиваться своего любой ценой.

Остановившись посреди приёмной, Елецкий окинул присутствующих тяжёлым, давящим взглядом, словно оценивая каждого и примеряя на свои нужды. Казалось, даже воздух в приёмной сгустился и потяжелел от одного присутствия этого грузного, властного человека.

— Андрей Николаевич! Рад вас видеть, — пробасил боярин. — Прошу в мой кабинет.

Тот представлял собой воплощение богатства и власти: тёмные дубовые панели, тяжёлые гардины, внушительный письменный стол и портрет самого боярина в полный рост на коне. Святослав не могу представить, чтобы его визави сумел забраться в седло без помощи слуг, а то и строительного крана.

— Я ознакомился с вашими предложениями по освещению деятельности фонда, — начал Елецкий, усаживаясь в кресло. — Должен признать, у вас отличное чутьё на то, что затронет сердца публики.