— Здесь будет специализированный магазин по скупке и продаже Реликтов, — сказал я Полине, которая разглядывала полки. — А представительство сосредоточится на артефактах, зельях и работе с переселенцами.

— А кто будет управлять новым магазином? — спросила она.

— Пока не решил. Нужен человек с опытом торговли, но при этом порядочный, — я задумчиво постучал пальцами по прилавку. — Возможно, кто-то из новых переселенцев. Будем искать.

Публикации Листьева, Веденеевой и Самойловой произвели эффект разорвавшейся бомбы. В Пульсе обсуждали Угрюмиху, аристократки всех возрастов обменивались мнениями о «таинственном воеводе», а простолюдины восхищались возможностями нового острога. Потоки желающих переселиться немедленно увеличились в несколько раз.

Связавшись со Святославом, я узнал, что боярин Елецкий, глава «Фонда Добродетели», просто в ярости от провала своей информационной атаки. По словам моего кузена, Елецкий устроил истерику в своём кабинете, даже разбил антикварную вазу о стену. Воспроизведение позитивного образа Угрюма в медиа грозило обрушить всю схему эксплуатации должников в его «лечебных усадьбах».

— Он что-то планирует, — предупредил Святослав через магофон. — Будь осторожен.

Следующий удар со стороны врага не заставил себя долго ждать.

На следующее утро у нашего представительства собралась толпа. Половина из них — потенциальные переселенцы, желающие попасть в Угрюм. Но среди них затесалась и другая группа — около пятнадцати человек с самодельными плакатами: «Нет рабовладению в Пограничье!», «Платонов — обманщик!», «Не верьте продажным блогерам!»

Федот, дежуривший у входа, вошёл в кабинет с обеспокоенным лицом:

— Прохор Игнатьевич, там люди шумят. Говорят гадости про Угрюм. Может, разогнать их? Парочке отвешаю тумаков, и остальные разбегутся…

Гаврила, стоявший у окна, обернулся:

— Я могу позвать Михаила и Евсея. Вчетвером мы быстро наведём порядок.

Я подошёл к окну и внимательно рассмотрел пикетчиков. Они держались неуверенно, выкрикивали лозунги без энтузиазма, а выражения лиц не соответствовали гневным словам. В стороне, на противоположной стороне улицы, я заметил нескольких человек с магофонами, готовых заснять любое насилие. План противника был весьма прозрачен, спровоцировать нас на необдуманные действия, заснять и замарать нашу репутацию, вновь качнув чашу весов публичного мнения в обратную сторону.

— Не трогайте их, — ухмыльнувшись, сказал я. — Смотрите, как они одеты. Поношенная одежда, обувь видавшая виды. Им заплатили за эту акцию. Они не противники, а просто наёмники без идеологии.

— Но они мешают людям подходить к представительству, — возразил Гаврила.

— Сейчас мы это исправим, — улыбнулся я. — Но не силой. Анна Павловна! — позвал я секретаршу.

Листратова вошла с блокнотом наготове:

— Да, Прохор Игнатьевич?

— Сходите, пожалуйста, в кондитерскую на углу. Закажите две корзины свежих булочек и большой чайник горячего чая. Мы угостим наших «протестующих».

— Простите? — Анна неуверенно переспросила, думая, что ослышалась.

— Вы правильно поняли, — кивнул я. — Булочки и чай. И скажите Михаилу, чтобы помог вам принести всё это. Федот, Гаврила, вы тоже поможете с разноской.

Полина наблюдала за моими действиями с удивлением:

— Что ты задумал?

— Просто хочу поговорить с ними на языке, которого они не ожидают, — я подмигнул ей. — Враг ждёт, что мы ответим угрозами и насилием, но контрудар будет асимметричным.

Через двадцать минут мы вышли на крыльцо. Я — впереди, за мной спецназовцы с подносами булочек и Анна Павловна с чайником и стопкой бумажных стаканчиков. Пикетчики замерли, растерявшись от такой картины.

— Доброе утро, славные жители Сергиева Посада! — поприветствовал я их. — Погода сегодня прохладная, а вы уже давно стоите. Подкрепитесь горячим чаем и свежей выпечкой.

Спецназовцы начали обходить оцепеневших протестующих с подносами. Репортёры на другой стороне улицы выглядели сбитыми с толку — такой поворот событий не входил в их планы.

Я подошёл к мужчине средних лет, который держал особенно оскорбительный плакат. Он выглядел растерянным, не зная, брать угощение или нет.

— Тяжёлая работа, правда? — я протянул ему стаканчик с чаем. — Стоять на холоде, выкрикивать эти глупости. И сколько вам заплатили? Двадцать копеек? Тридцать?

Мужчина опустил глаза, не отвечая, но его молчание было достаточно красноречивым.

— Понимаю и не осуждаю, — кивнул я. — Тяжёлые времена, нужно кормить семью. Но есть ведь и более достойные способы заработка, не так ли?

Я продолжал говорить погромче, чтобы слышал не только он:

— В Угрюме платят честно за честный труд. И никто не заставляет людей стоять на морозе с дурацкими плакатами.

— Да вы… вы же из этой… как её… Угрюмихи, — пробормотал мужчина. — Вы должны нас прогонять, а не чаем поить.