— Можно, — отвечаю я и иду дальше.

— Проходите, но за вашу жизнь я не несу отвественности!

Зайдя на завод, достаю из телефона карман и звоню Лаврентьеву.

— Да, мой император? — сразу отвечает он.

— Я на заводе Чурасова, о котором мы говорили. Что-то здесь нечисто. Организуй проверку Камышева, Владыкина и Пирогова. Они очень не хотели меня пускать.

— Сейчас распоряжусь.

Закончив со звонком, я вошел в здание завода, откуда при виде моего появления начали выходить люди. Кто-то поднимался на второй этаж, кто-то сразу шел на выход через черный ход.

Осматриваюсь… М-да… Здесь реально убрали всех, кому я мог задавать вопросы.

Нет, Чурасов объяснил, что здесь примерно происходит. Из шести его заводов два ему неподконтрольны. Управляющий этих предприятий заключил контракты с некоторыми аристократическими родами, и согласно им даже владелец завода не может наведываться сюда.

Завод все это время работает в минус. И так будет, пока он не закончит выполнять специальные заказы по этим контрактам. Сейчас Чурасов не имеет даже права продать этот завод!

Вот так и отжимают предприятия в наше время.

И без опроса рабочих понятно, что здесь происходит. Особенно если учесть, что завод должен производить танковые дула, а по факту сейчас я вижу на конвейерных лентах совсем другое. Даже не представляю, каким образом детали сельскохозяйственной техники прикрутят к танку! Разве что кто-то хочет за счет Чурасова поднять экономику своих владений.

Осмотр помещений занял у меня чуть больше получаса. Потом ко мне подошла донельзя довольная Алина.

— Что такое? — спрашиваю я у нее.

— Господин! Смотрите, какую штуку я нашла, — показывает она на вытянутой руке.

— Бомба, значит, — хмыкаю я.

— Да, бомба! Кстати, там, где я нашла, было много таких.

— Понятно, — усмехаюсь я.

— А еще управляющий первым делом набрал не Чурасова, а связался с Казанскими, и вас разрешили казнить, — печально вздыхает она. — Тем более камеры записали, что вас пытались остановить и предупредить, что здесь опасно.

— Они удивлены, что мы еще не взорвались?

— Очень! Не знают, что делать, мечутся туда-сюда, — смеется Алина.

Я снова достаю телефон и набираю разведку.

— Пакуй всех. Разрешаю использовать жесткие методы, — отдаю приказ.

— Понял, — сразу отвечает Лаврентьев.

— Пора уходить, мы увидели достаточно, — говорю Алине и убираю телефон в карман.

Мы уходим через тень. Не было смысла выходить через главный вход, пусть лучше наши враги еще думают, что мы здесь.

Выхожу из тени в имении Карауловых, откуда недавно и ушел таким же способом. Граф сидит на диване в ожидании меня.

— Прошу прощения за задержку, дела имперской важности, — сухо говорю я. — Так что ты решил?

— Мне особо не верится в подобную щедрость, — задумчиво отвечает граф. — Но Казанские очень много крови моей выпили. И если это действительно помощь, то я ее приму, но наш род много раз обманывали, как я могу быть в этом уверен?

— Как понимаю, слова императора уже недостаточно?

— Увы, не хочу вас оскорбить, Ваше Императорское Величество. Но даже императорский род сейчас не тот, что был раньше… — тихо ответил Чурасов.

В его голосе слышалось сожаление.

Присаживаюсь на диван напротив графа, а затем достаю из тени Кодекс Первого Императора.

— Это поможет? — улыбаюсь я.

— Более чем, государь.

Рука касается обложки, и я произношу:

— Я, Романов Дмитрий Алексеевич, клянусь своим именем и своей душой, что все вышесказанное мною чистая правда, и я не желаю зла роду Карауловых.

Кодекс загорелся белым свечением, и в следующий миг я протягиваю его графу.

— Теперь твоя очередь. Докажешь, что готов к сотрудничеству? И что не собираешься предавать свою империю?

Роман Евгеньевич замешкался. Потянул руку к книге, остановился в нескольких сантиметрах от нее.

Но все же положил ладонь на Кодекс.

— Я, Караулов Роман Евгеньевич, клянусь в верности Российской империи и ее императору. Я не собираюсь его предавать.

Кодекс загорелся таким же белым свечением… А потом зажегся ярче.

Книга раскрылась, и из нее вылетел синий сгусток энергии. Он впился в грудь графа, и того затрясло. Тело покрылось коркой льда, Романа Евгеньевича начало ломать… Но через минуту он прекратил дрожать.