Ракитин нахмурился, пытаясь понять.

— То есть… подготовкой? — неуверенно спросил он.

— Именно, — кивнул я. — Перед тем, как мы ступили в Мещёрское капище, я знал точную планировку всех подземных уровней, число и тип противников, их сильные и слабые стороны. Мы разработали детальный план наступления, подготовили оружие и артефакты, распределили роли в отряде.

Я окинул взглядом мускулистую фигуру Руслана, отмечая шрамы, покрывавшие его руки и плечи. Этот парень много раз смотрел смерти в глаза, и смерть отводила взгляд. Такие люди были нужны Пограничью — честные, храбрые, готовые жертвовать собой ради других. Но им не хватало стратегического мышления, которому я мог их научить.

Мысленно я выстраивал будущее. Логика была проста и уходила корнями в моё прошлое, когда я, ещё будучи Хродриком, объединял разрозненные земли. Спасая людей Ракитина, я не просто проявлял милосердие — разумеется, всех их в Угрюм не вместить, но дело было не только в этом.

В моих руках появлялся верный вассал и дополнительные отряды для будущих битв, которые, несомненно, предстояли. Такова была естественная структура власти в феодальном обществе: сильный берёт под защиту слабого, тот присягает на верность, и оба выигрывают.

Это была та самая система, на которой я когда-то построил свою северную империю. И теперь, спустя столетия, я начинал выстраивать новую сеть власти — моё новое общество, где центром притяжения и силы становился Угрюм.

От маленькой деревушки к острогу, от острога — к Марке, а дальше… дальше я пока предпочитал не загадывать, хотя давно забытое чувство, знакомое лишь настоящим правителям, уже поднималось где-то в глубине души.

— Я предлагаю не просто обучить твои войска, — произнёс я, наклоняясь ближе к собеседнику. — Я направлю к тебе свой гарнизон. Гон надвигается, и потому мы разместим в Иванищах и других твоих деревнях отряды опытных бойцов. А ты пришлёшь ко мне часть своих людей, которых мы обучим по моей системе.

Глаза Руслана загорелись с каждым моим словом. Он подался вперёд, жадно ловя каждое слово.

— То есть, — медленно начал он, словно боясь не понять, — Владимирский князь мне Стрельцов не отправит, а ты свой отряд на усиление пришлёшь в помощь?

— Именно так, — кивнул я. — За это ты будешь платить мне разумную подать — меньше той, что требует князь, и отправлять рекрутов взамен гарнизонных. Такой вот обмен. Мы создадим настоящее войско, отлично обученное и одинаково оснащённое.

Я намеренно не стал раскрывать все карты. Пусть союз выглядит как простой обмен ресурсами, но на самом деле я планировал нечто большее. В моём представлении Угрюм должен был стать не просто оплотом против Бездушных, но учебным тренировочным центром для всего региона.

А разрозненные отряды постепенно сформируются в единое войско, организованное по одному образцу и с определённой степенью единоначалия. Молодой боярин ещё не понимал, что я закладываю фундамент чего-то гораздо более масштабного, чем простая взаимопомощь соседей.

Ракитин вдруг встрепенулся и посмотрел на меня с неожиданной проницательностью, которая казалась несовместимой с его образом наивного рубаки.

— Но это же ослабит тебя, — нахмурился Ракитин, и я мысленно отметил, что молодой воевода не так прост, как кажется. — Если ты отправишь мне часть своих бойцов, Угрюм станет уязвимее. Зачем тебе это?

— Две причины. Первая, потому что кто-то должен взять на себя ответственность, от которой де факто отказались князья, — ответил я, отставив кружку. — Сегодня мы помогаем друг другу выжить, а завтра… завтра мы сможем напомнить всем этим дворцовым бездельникам и салонным шаркунам, что настоящая власть принадлежит тем, кто защищает свой народ с оружием в руках, а не тем, кто только собирает подати. Я строю не просто военный союз, Руслан. Я закладываю основы нового порядка в Содружестве, где каждая деревня и каждый человек могут рассчитывать на защиту. Где вассал, как называют это франки, может полагаться, что сюзерен не бросит его на съедение волкам.

Собеседник слушал, и с каждым моим словом его глаза расширялись всё больше. Он поставил рюмку на стол и подался вперёд, словно боялся пропустить хоть слово. На его лице отражалась целая буря эмоций — от недоверия и опаски до восхищения и надежды.

— А ведь верно, мать-перемать! — выдохнул он. — Давно пора кому-то показать этим холёным павлинам, как надо дела делать! А про этих, как ты говоришь… вассалов и сюзеренов… хрен с ними, с французскими словечками, по-простому я тебе так скажу: рано или поздно настоящим воякам действительно придётся выбивать пыль из этих надушенных вельмож!

Дождавшись, пока он слегка успокоится, я продолжил:

— Вторая, можешь считать это моей причудой, — я криво улыбнулся, — но я не оставляю своих. Никогда. Я знаю, каково это, когда гибнут твои соратники. Знаю, каково это — стоять одному против превосходящих сил противника. Больше я не допущу, чтобы это происходило — ни с моими людьми, ни с теми, кто готов сражаться рядом с нами.

Конечно, я не стал озвучивать третью, самую прагматичную причину — расширить сферу влияния Угрюма, получить под контроль, или, по крайней мере, под присмотр новые территории.