Я хмыкнул, оценив его попытку выудить дополнительную информацию:

— Именно в нём. Передам винтовки при следующей поставке боеприпасов.

Мы распрощались, но магофон внезапно зазвонил, прерывая мои размышления о торговле оружием. На дисплее высветился номер Коршунова.

— Родион, — ответил я, переключая внимание на более насущные дела.

— Воевода, — в голосе разведчика слышалось сдержанное удовлетворение. — Докладываю о выполнении задания. Нашёл то, что искали.

— О чём речь?

— Бывших военных с реальным боевым опытом, готовых присоединиться к нашему делу, — Коршунов сделал короткую паузу, — но это ещё не всё, воевода. Есть кое-что поинтереснее.

Я насторожился, услышав особые нотки в голосе своего начальника разведки.

— Говори.

— Помните, вы интересовались людьми, которые пережили близкий контакт с Бездушными во время прошлого Гона? — голос собеседника стал тише, конспиративнее. — Так вот, я их нашёл, воевода. И то, что они рассказывают…

Глава 14

Михаил Фёдорович стоял перед массивными дубовыми дверями княжеского кабинета, мысленно проверяя каждое слово предстоящего разговора. Четыре недели в опале научили его многому. В том числе, видеть возможности там, где другие видели только поражение. К тому же смещение с поста церемониймейстера освободило его от множества обязательств и, что важнее, от пристального внимания придворных шпионов

Оказывается, должность куратора благотворительности открывала двери туда, куда знатный вельможа никогда не имел доступа. Скорбящие семьи, обиженные купцы, недовольные младшие сыновья аристократических родов — все они охотно делились своими мыслями с сочувствующим графом. Сколько историй он выслушал, сколько жалоб на произвол и несправедливость. Прежний Сабуров отмахнулся бы от подобных разговоров, но теперь он внимательно слушал и запоминал.

Михаил Фёдорович усмехнулся про себя. Забавно, как легко люди забывают о павших фаворитах, считая их безопасными и безобидными. Он поправил манжеты камзола, припоминая недавний разговор с боярыней Ладыженской о «печальном состоянии дел в княжестве». Женщина была права — многое действительно требовало… корректировки.

Веретинский считал его сломленным и безвредным, но это было ошибкой. Княжеская немилость лишь расширила круг его знакомств и дала новое понимание настроений в обществе. Сегодняшний разговор — лишь первый шаг на пути возвращения к реальной власти, но не единственный и далеко не последний. Но сначала необходимо было восстановить хотя бы частичное доверие государя. Информация о Платонове могла стать для этого подходящим ключом.

Даже сквозь толстые двери чувствовался неестественный жар. Граф достал из кармана защитный амулет — небольшой агатовый камень в серебряной оправе — и сжал его в ладони, активируя защитные чары, после чего спрятал. Глубоко вздохнув, он постучал в дверь и, дождавшись хриплого разрешения, вошёл внутрь.

Воздух в кабинете был нестерпимо раскалён. Первое, что бросилось в глаза — обугленные края некогда роскошных гобеленов на стенах. Шёлковые нити почернели и скрутились от жара, превратив изысканные узоры в уродливые пятна. Мебель красного дерева покрылась сетью трещин, лак на поверхности письменного стола вздулся пузырями. В воздухе висел едкий запах горелой ткани и подпалённого дерева. Страшно было представить, сколько княжество тратило на замену обстановки кабинета после очередной вспышки ярости князя.

Тот нервно расхаживал по комнате, и с каждым его шагом температура, казалось, поднималась ещё выше. Тёмно-синий бархатный камзол князя уже обуглился по краям рукавов, а золотые пуговицы потемнели от жара. На вороте проступили бурые пятна — следы пота, который тут же испарялся от исходящего от тела правителя жара. Ковёр под ногами Веретинского дымился, источая едкий запах палёной шерсти, а в тех местах, где князь задерживался дольше обычного, оставались чёрные отпечатки подошв.

— Что тебе нужно, Михаил? — не оборачиваясь, бросил Веретинский.

Его голос звучал хрипло, словно горло было обожжено изнутри. В интонациях слышалось плохо скрываемое раздражение.

— Разве Курицын не объяснил, что все твои прежние дела теперь в его ведении?

Правитель остановился у окна, и Сабуров заметил, покрытые сажей оконные стёкла. Граф почтительно склонил голову, чувствуя, как защитный амулет в его руке нагревается, отражая волны жара. Тонкая энергетическая плёнка окутала его тело, создавая барьер против температуры, но даже сквозь защиту он ощущал, как пересыхают губы и першит в горле.

— Ваше Сиятельство, позвольте доложить о весьма деликатном вопросе, касающемся безопасности княжества, — граф выбрал слова с особой тщательностью, внимательно наблюдая за реакцией правителя. — Речь идёт о Прохоре Платонове.

Князь мгновенно замер. Его плечи напряглись, кулаки сжались так сильно, что костяшки пальцев побелели. Медленно, очень медленно он повернулся к собеседнику. Его глаза полыхали неестественным огнём — не метафорически, а буквально. В глубине зрачков плясали крошечные язычки пламени, а радужка приобрела оранжево-красный оттенок. Пальцы рук были окутаны пляшущими огоньками, которые то вспыхивали ярче, то почти гасли, отражая внутреннее состояние князя.