Золотые слова! И как же здорова, что в стрессовой ситуации Иоганн Михайлович сам до этого додумался. Этак он ведь повменяемей многих будет…

— Ну что? — спросил я. — Начали?

Отдавать Гозе Иванычу всю бутылку эликсира я не спешил. Вполне возможно, что нихрена не выгорит, так что придётся мне вернуться к первоначальному плану и хлебать эль самому. Так что я сорвал сургуч, откупорил крышку и плеснул в протянутую «лапу» элементаля грамм пятьдесят, не более.

— Ух!

Гозе засветился. Красное томатное пиво смешалось с голубым эликсиром и получился нежный фиолет. Внутренности подлодки наполнились мистическим свечением. Элементаль как будто бы с удивлением осмотрел сам себя, неистово забурлил, а затем выросшей из задницы рукой открутил люк в моторный отсек и утёк.

— Рапотает! — закричал Таранов. — Ах-ха-ха-ха! Передафайте мне воду! Передафайте фсё мокрое, што только есть!

Откупоривая бутылки, мы обливали водой Гозе Ивановича, который уже запустил одну из своих светящихся конечностей в бак и начал экстренно бродить. В других обстоятельствах превращать воду в пиво он не мог, но сейчас, под бустом эликсира, жидкость втягивалась в него как родная.

— Петя, попробуй завестись!

— Брых-бых-бых…

Едва заметно моргнул основной свет.

— Давай, Петя, давай!

— Брых-бых-бых… брых-бых-бых… брых-бых-БЫХ-БЫХ-У-УУР-РРР-РРР!!!

— Пошла, родимая! — заорал Грызлов и лодку резко дёрнуло с места.

На магическо-пивной тяге, винты нашли в себе силы перерубить канат.

— Ах-ха-ха! Хорошо идёт! — у Пети на лбу аж вены вздулись. — Никогда так не шла!

Подлодка высвободилась из захвата и по словам Грызлова пошла так бодро, что для преследователей мы сейчас буквально уходили в точку. Вот только… душок такой пошёл, как будто в бане на камушки пива плеснули. Или же, скорее, стаканчик самогона.

— Ушли! — орал Петя. — Ах-ха-ха-ха! Ушли, ребята! УШЛИ!!! А теперь по возможности задержите дыхание! Через пять минут всплываем!

И Грызлов не соврал. Через пять минут мы действительно всплыли на поверхность. Правда… в говно…

— Лэкт михь мой шоппа! — кричал Таранов.

Будто распоясавшееся лохнесское чудовище, он вытянулся из люка подводной лодки где-то посередь Средиземки и потрясывал кулаком в неопределённую сторону.

— Сосить-те, неготяи!

Это моё последнее воспоминание. Что было дальше ума не приложу, но тут вдруг, — ВЖУХ! — и я оказался где-то.

— М-м-м-м, — губы слиплись.

Как, впрочем, и глаза. Во рту такое себе, но голова на удивление ясная. И лежать очень даже удобно, телом чувствую прохладный шёлк или что-то типа того. Так… может всё прошло по плану, а? Может, мы улетели в Питер, и я уже на «Ржевском»? Сидельцев повержен разящей рукою деда, вдова Орлова больше не Орлова, — в отличии от меня, — а я лежу на новой итальянской мебели в люксовой каюте. А рядом Катя Буревая; караулит со стаканом апельсинового сока, яичницей и готовностью спасти меня от некоторых побочных эффектов бодуна?

— М-м-м-м…

Нет.

Угадал только с шёлком. Я действительно лежу в постели, и даже раздеться умудрился. Трусы? На месте. Уже хорошо.

Поднявшись на локтях, я огляделся и увидел просторный гостиничный номер. С высокого потолка свисает роскошная хрустальная люстра, ковры кругом, картины, фрески, мрамор на полу. Дорого-богато, явно что по гостиничному. По центру комнаты деревянный стол с перламутровой мозаикой вместо столешницы и даже отсюда видно, что на ножке выцарапано слово «ВАСЯ». Сам стол заставлен пустыми бутылками и грязной посудой, — остатки вчерашней роскоши.

— У-у-у-уф, — я вылез из кровати и босыми ногами пошлёпал оценивать масштаб разрушений.

Ну…

Не всё так плохо, на самом деле. Ни до «мальчишника», ни до тем более «страха и ненависти» мы не дотянули. И слава тебе яйцы. Гадостей не натворили, чужое имущество не попортили, — ну почти, — и вопросы скорее к моим собутыльникам, которые кое-как разбросанным по комнате. Вон один на диване, вон второй в кресле, а вон и третий на каких-то мешках валяется. Откуда мешки?

— Так, — я одёрнул блэкаут шторы и обнаружил за окном весьма себе приятный пейзаж.

С видом, что называется, на море. Выжженная земля, пальмы и двухэтажный город с колоритом «тысячи и одной ночи» вплоть до самого побережья. Кораблики ходют, машины ездят, люди туда-сюда снуют по улице, так что никакого апокалипсиса не случилось. И это хорошо. Но вечереет, и вот это плохо, потому что вылет мы наверняка просохатили. Уже к дому подлетать должны.

— Так-так-так, — я открыл дверь, вышел на балкон и принялся вспоминать.

Что было-то? Вспоминаем. Вот мы ушли от тунисянской береговой охраны и мчимся к берегу. Вот катер, — почти такой же как в Палермо, — и на борту пара ребят из клана Каннеллони, которые примелькались мне ещё там, дома у деда. Смотрят на нас ошалелыми глазами, руками семафорят, а Ванька тем временем ржёт и поёт что-то по-немецки. И Грызлов ещё орёт снизу. Что-то типа: «она у меня на пивной тяге и по асфальту поедет».