Шрифт:
“Ну и не надо!” – хотела было ответить я, но вместо этого ограничилась нейтральным:
– И вам спокойной ночи!
По ступенькам простучали подошвы – Теодора утопала прочь. Я повернулась к присмиревшему было Чернышу, который внимательно следил за разворачивающимся действом и дергал ушам.
И – ура! – он замолчал!
– Давно бы так! – обрадованно сказала я, погладив его, – Пойдём, приготовим нам с тобой поесть и…
БАБАХ!
Мы с кауром подпрыгнули от неожиданности.
Со стороны шкафа донёсся глухой удар, словно Теодора каким-то образом пролезла в стену и решила не мытьем, так катаньем просочиться в дом!
Я в панике посмотрела на кота. Тот – не в меньшей панике – на меня. В его больших умных глазах плавал немой вопрос: “Куда ты меня привела?! Хочешь, чтобы меня тут сожрали хищные шкафы?!”
Я его прекрасно понимала. Что это за чертовщина творится?! Я же вчера осматривала дом, убиралась тут, и ничего такого подозрительного и зловещего не нашла!
БАБАХ!
Вот ведь!
Ноги онемели от ужаса, а меня со страшной силой потянуло наружу, прочь от жуткого шкафа.
Переночевать и на улице можно! Или в хлебной лавке! Всё же лучше, чем оставаться наедине… не пойми, с чем!
Я даже не понимаю, откуда так стучит. Из недр шкафа? Или…
БАБАБАХ! Т-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!
Нового удара шкаф не выдержал. Издав скорбный треск и скрежет, он покосился. Одна из его дверей приоткрылась и косо повисла на петлях.
Ни я, ни Черныш не горели желанием заглядывать внутрь. Мы просто замерли, скованные каким-то непонятным одеревенением, и, как загипнотизированные, смотрели на шкаф. Каур больше не выл и не шипел, а просто прижался ко мне и уткнулся большой мордой в плечо.
Я трясущимися руками обняла его, чувствуя бешеное биение его сердца.
Моё сердце кувыркалось в груди от всё новых и новых приступов паники. Разум захлёстывали всё новые и новые ужасы, щедро рисуемые фантазией!
БАБАХ!
Этот удар был решающим. Шкаф со скорбным треском развалился на несколько частей, которые попадали на пол. А в стене, прямо за ним, обнажился… небольшой чёрный проём, откуда на нас пахнуло сухим спёртым воздухом и запахом лаванды!
Мы с Чернышом оцепенели, боясь даже подумать о том, чтобы сунуться туда.
Когда же в дверном проёме почудилось шевеление, оцепение тут же слетело, и мы повскакивали на ноги и лапы. Однако дать дёру не смогли – ступни как будто приросли к полу!
Осталось только в молчаливой панике созерцать того, кто возник в темноте проема...
Глава 41
На пороге стоял старичок небольшого роста, очень сильно похожий на садового гномика. Ему только красного колпака не хватало, а так – всё при нём!
Круглое пузико выпирало из-под холщовой рубахи, покрытой тучей разноцветных заплаток, словно гномик нашёл где-то склад старых матрасов, распотрошил все и нашил на себя. Седые волосы, торчащие в разные стороны, как у видавшей виды швабры. Растрёпанная жидкая борода, вся в каких-то крошках. И, наконец, небольшой тряпичный мешочек за спиной.
Гномик обозрел нас сердитым взглядом глаз-бусинок из-под кустистых бровей, шмыгнул крючковатым носом и сердито пробурчал:
– Кота она мне сюда привела. А ну брысь, пока обоих не прогнал!
И для убедительности замахал на Черныша короткими ручками. Каур тут же выгнул спину и возмущенно зашипел, а я, испугавшись, что он сейчас кинется на гномика, обняла его за шею и прижалась к теплому кошачьему боку всем телом.
– Ты кто? – спросила у гномика. Дыхание сбивалось от недавнего испуга.
– Кто я? – возмущённо воскликнул гномик, – А ты что, сама не догадываешься? Я шнупик! Мы в каждом уважающем себя доме живем.
– Шпунтик? – переспросила я, чувствуя себя не то в театре абсурда, не то в палате дурдома, – Это твоё имя?
Может, это вообще моя галлюцинация, и мы тут с Чернышом одни?
– Шнупик! – гневно поправил меня гном, – Это никакое не имя! Это моя натура! А зовут меня дед Луцик, и попрошу это запомнить с первого раза! Никакого уважения!
– Ладно… – медленно проговорила я, – а что ты делал за стенкой?
– Я там живу! – горделиво сказал дед Луцик и выпятил грудь, – Мы, шнупики, всегда находим укромное помещение в доме и там поселяемся, чтобы сторожть хозяйские припасы! Но если хозяин или хозяйка, – тут он сделал паузу и сверкнул на меня глазами, – бестолковые, то порядок мы берём в свои руки!
В голове забрезжило неясное воспоминание из детства. Моя бабушка была очень суеверной, почти всю жизнь прожила в отдалённой деревне и верила во всю мелкую нечисть, вроде домовых, банников или полудениц.