«Итак, Система, теперь я знаю правила, — думал он, глядя в потолок. — По крайней мере, начальные. Моя следующая цель — уровень 2. Это даст мне ответы на новые вопросы. Дадут ли мне очки характеристик? Увеличится ли мой запас маны? А что насчет квестов? Может, теперь, когда я доказал свою "боеспособность", они появятся?»

Он посмотрел на свои маленькие, четырехлетние руки. Еще вчера они были просто руками ребенка. Сегодня они стали оружием. Оружием, которое он собирался оттачивать с холодной и безжалостной эффективностью.

Игра перестала быть исследованием. Она превратилась в планомерную прокачку. И Кайл был готов к гринду.

Минул год. Год, сотканный из росистых рассветов, душных полудней и бархатных, полных тайн ночей. Для деревни это был просто год, отмеченный хорошим урожаем и странным отсутствием вредителей в амбарах. Для Кайла этот год стал его личной, тайной войной, где полем битвы были темные углы сараев, а врагом — любой пищащий или шуршащий комок шерсти.

Он научился быть тенью. Пятилетний мальчик, способный часами неподвижно сидеть в зарослях крапивы у края поля, выслеживая жирную полевку. Воздух пах влажной землей и клевером. В хоре сверчков и лягушек его тренированный слух различал нужный ему звук — тихое похрустывание воруемых зерен. Затем следовал короткий, отточенный импульс воли, беззвучный срыв огненной иглы с кончика пальца, и мир становился на одного вредителя беднее, а шкала опыта в его сознании — на несколько драгоценных пикселей богаче.

В тот день, когда долгожданное уведомление о втором уровне залило его сознание теплым светом, восстанавливая силы и даруя пять драгоценных очков характеристик, мир вокруг словно стал ярче. Он вложил все пять очков в Интеллект, и озерцо маны внутри него ощутимо потеплело и расширилось. Это было чувство истинной, заработанной силы, бесконечно далекое от беспомощности прошлой жизни.

Отец все чаще наблюдал за ним. Рорик сидел на крыльце, остругивая новую рукоять для топора, а его взгляд следовал за сыном. Он видел не игру. Он видел, как Кайл выкладывает на земле узоры из речных камней, напоминающие не детские каракули, а схемы каких-то неведомых механизмов. Он видел, как мальчик смотрит на небо, отслеживая полет ястреба, и в его глазах плескался не восторг, а холодный расчет хищника, оценивающего другого хищника.

Гордость в сердце Рорика смешивалась с глубокой, подспудной тревогой. Он смотрел на свои мозолистые, огрубевшие руки, способные свалить вековой дуб, и понимал, что вся его сила, вся его житейская мудрость — ничто по сравнению с тем огнем, что горел в душе этого маленького человека.

«Орел не должен жить в курятнике», — эта мысль окончательно оформилась в его голове, когда он увидел, как Кайл починил расшатанную ножку у скамьи, используя сложную систему рычагов из щепок, до которой не додумался бы и взрослый плотник. «И если я не могу подарить ему небо, я должен, по крайней мере, дать ему крылья».

— Завтра утром пойдем в гости, сынок, — голос Рорика, прозвучавший в вечерней тишине, был необычайно серьезен. — Старейшина Элиан ждет тебя.

Кайл лишь молча кивнул, но его сердце пропустило удар. Путь к знаниям. Наконец-то.

К хижине старейшины вела едва заметная тропа, петляющая среди замшелых валунов и корявых корней старых деревьев. Воздух здесь был гуще, пах грибами, прелой листвой и чем-то еще — магией, древней, как сам этот лес. Сама хижина казалась живым существом: приземистая, с крышей из мха, с причудливыми символами, вырезанными вокруг единственного окна, похожего на мудрый, прищуренный глаз. Из трубы вился тонкий, сиреневый дымок с ароматом полыни.

Внутри царил полумрак и хаос ученого. С потолочных балок свисали пучки трав и связки сушеных грибов. Вдоль стен громоздились стопки тяжелых, кожаных фолиантов с медными застежками и груды свитков, перевязанных выцветшими лентами. В углу на жаровне тихо булькало что-то в стеклянной реторте. Воздух был плотным, пропитанным запахами пыли, воска и сотен книг, каждая из которых была для Кайла бесценным сокровищем.

Старейшина Элиан сидел за столом, склонившись над картой звездного неба. Когда они вошли, он поднял голову. Его кожа, тонкая и полупрозрачная, обтягивала череп, а вены на руках напоминали речные дельты. Но глаза... глаза цвета выцветших чернил были живыми, пронзительными, и Кайлу показалось, что они заглядывают ему прямо в душу, мимо всех его ментальных щитов.

— Рорик, — голос старика походил на шелест сухого пергамента. — Решил все-таки приобщить свое дитя к мудрости предков? Похвально.

— Он готов, — просто ответил Рорик.

Взгляд Элиана впился в Кайла. Мальчик ощутил почти физическое давление. Он знал, что этот старик видит гораздо больше, чем пятилетнего ребенка.

«Какая странная душа, — думал Элиан, просеивая ауру мальчика сквозь сито своего опыта. — Яркая, как костер, но окруженная ледяной стеной. В ней нет детской наивности, лишь воля, твердая, как алмаз, и... пустота. Огромная, застарелая пустота. Что же ты пережило, дитя, прежде чем прийти в этот мир?»