Огонь был живым божеством этого маленького мира. Он дарил тепло, плясал тенями на стенах, готовил еду. Когда Рорик подбрасывал в очаг новые поленья, пламя жадно рычало, и по комнате разносился уютный треск. Система услужливо подсвечивала объект в его поле зрения.

Система была его единственным молчаливым собеседником, окном в прошлое «я». Она не лезла с советами, лишь сухо констатировала факты, когда он достаточно долго фокусировался на предмете. Это помогало не сойти с ума в теле, которое отказывалось подчиняться взрослому разуму.

Семья была его главным объектом изучения. Элара, его новая мать, была молодой женщиной с уставшими, но невероятно нежными глазами. Ее руки, огрубевшие от стирки в ледяной воде и работы в огороде, были самыми ласковыми на свете. Когда она брала его на руки, от нее пахло молоком, хлебом и едва уловимым ароматом полевых цветов. Она часто пела ему — простые, незамысловатые песни о солнце, реке и лесных духах. Ее голос был негромким, но чистым, и под него Кайл позволял своему взрослому разуму на время уснуть.

«Какой же он тихий, Рорик», — часто шептала она мужу по ночам, думая, что младенец спит. Ее голос был полон тревоги и любви. «Все дети кричат, требуют, а наш... смотрит. Будто понимает все. Иногда мне страшно от его взгляда».

Рорик, его отец, был полной противоположностью. Высокий, широкоплечий мужчина с руками, похожими на корневища старого дуба. Его ладони были покрыты мозолями от топора и плуга. Когда он возвращался с поля или из леса, он приносил с собой запахи земли, пота и свежего ветра. Он редко говорил ласковые слова, но его любовь проявлялась в действиях. В идеально выструганной колыбели. В том, как он осторожно, почти благоговейно, касался пальцем крошечной ладошки Кайла.

«Сильным будет», — отвечал он жене. Его голос был низким и уверенным, как земля под ногами. «Это хорошо, что тихий. Значит, думает. В нашем мире думать важнее, чем кричать. Посмотри на него, Элара. Он смотрит на огонь не как дитя, а как мастер, оценивающий свою работу. Этот мальчик — не простой. Он — наш дар».

Кайл слушал их, и его циничное сердце, покрытое шрамами прошлой жизни, впервые за много лет чувствовало что-то похожее на тепло. Эти люди, простые и бедные, давали ему то, чего он был лишен в прошлой, «цивилизованной» жизни — безусловную любовь и принятие. И он поклялся себе, что однажды отплатит им.

Язык давался ему на удивление легко. Навык «Глаза Геймера» и аналитический склад ума творили чудеса. Он впитывал слова, сопоставлял их с предметами, действиями, эмоциями. «Ма-ма» — это тепло, запах молока и тихая песня. «Па-па» — это сила, запах дерева и чувство защищенности. «Огонь» — это тепло, но если подойти слишком близко, Система выдает предупреждение:

[Опасность! Получение урона!].

К концу первого года он уже понимал большую часть бытовых разговоров и накопил пассивный словарный запас, которому позавидовал бы любой лингвист. Но он молчал. Говорить — значило выдать себя. А он еще слишком многого не знал об этом мире.

Годы 2-3. Исследователь.

Научиться ползать было унизительно. Его мозг отдавал четкие команды, но тело, слабое и нескоординированное, отвечало лишь жалкими, беспорядочными рывками. Он злился, падал, бился головой о пол, вызывая панику у Элары, и снова пытался. Это была его первая битва в новом мире, и он выиграл ее, проявив то же упрямство, с которым когда-то проходил сложнейших боссов.

Когда он сделал первый шаг, держась за протянутый палец Рорика, мир взорвался новыми возможностями. Теперь он мог исследовать.

Дом, который казался ему вселенной, оказался всего лишь одной комнатой, разделенной занавеской на спальную и кухонную зоны. Мебель была простой и функциональной: стол, две лавки, полки для посуды и родительская кровать. Но для Кайла каждый предмет был сокровищем. Он трогал шероховатую поверхность стола, гладил глиняные кружки, вдыхал запах кислой капусты из бочки в углу.

Улица была откровением. Деревня Кленовый Лог состояла из двух десятков таких же, как у них, домов, разбросанных вдоль грязной, разбитой дороги. В центре стоял колодец — сердце деревни, место, где женщины обменивались новостями, а мужчины обсуждали виды на урожай. Воздух был наполнен мычанием коров, кудахтаньем кур и запахом навоза, который на удивление не казался Кайлу отвратительным. Это был запах жизни.

Люди в деревне были простыми и грубоватыми. Они с любопытством поглядывали на «тихого сына Рорика».

«Странный он у тебя, Рорик», — говорил сосед, старый Гром, коренастый мужик с бородой лопатой, когда видел, как маленький Кайл часами сидит на крыльце и просто смотрит, не издавая ни звука. «Мои в его годы уже вовсю горшки били да котам хвосты крутили. А твой... будто старик в теле мальца».

«Зато не плачет попусту», — с гордостью отвечал Рорик, но в глубине души он тоже беспокоился. Он видел, как Кайл смотрит на пролетающую птицу, и во взгляде его сына было не детское любопытство, а оценка траектории полета.