— Брент, я сейчас правда очень-очень занят...

— Я знаю... Я слышал. Но тут девушка умирает и просит послать за вами. Она на грани комы. Передоз крэка. Очень крупная доза. Думаю, её старикан обчистил барыгу, и они смалили всю ночь. Девушку зовут... Беренсон.

— О чёрт.

На грани комы. С крэком это обычно значит, что дело швах, и Алевтия умирает.

Он заслышал голос Алевтин, как только ворвался в палату неотложки. Она умоляла, стонала.

Гарнер развернулся и увидел её в одном из альковов. Обложенная льдом, она покоилась на госпитальной койке. Он понимал, что означают эти пузыри льда. Последнее, отчаянное средство сбить температуру тела, вызванную передозом крэка и смертоносной лихорадкой. Она умирает. А ребёнок?..

Две медсестры и врач хлопотали над ней. Мягко гудела аппаратура, отслеживая жизненные признаки. Теперь девушка снова лежала неподвижно. Перестала вопить и дёргаться.

— Мы снова её теряем, — сказал врач без всякого выражения.

— Где чёртова акушерка? — надрывным голосом, на грани истерики, вопросила одна из медсестёр.

Гарнеру хотелось подойти к Алевтии, потянуться к ней, взять за руку. Но уже слишком поздно; она лишилась чувств и что-то лопотала в приступе делирия.

Боясь что-то предпринять, он стоял и молча молился.

Проползла минута. Он стоял и смотрел. На мониторе, показывавшем сердечный ритм, появилась ровная линия. Устройство издало однократный ровный писк, жалобно возопив в никуда. Синий код. Сердце остановилось.

Они попробовали прямой массаж сердца и ничего не добились. Попытались запустить сердце разрядами дефибриллятора. Это вообще редко получалось, не сработало и для Алевтин. Она умерла.

— Что там насчёт кесарева? — спросила медсестра.

— Ребёнка тоже потеряли, — ответил хирург.

Гарнер подумал горько: Я молюсь в пустоту.

Копы. Надо идти к копам. Рассказать им про Констанс. Найти её.

С пересохшим ртом, слушая, как сердце бухает в груди, Гарнер на негнущихся ногах побрёл к выходу. Ему ничего не хотелось. Только отыскать Констанс.

Ребёнка тоже потеряли.

— Как и я, — вслух сказал Гарнер. — Я тоже потерял ребёнка.

Он не обращался ни к кому в особенности. Может быть, разве что к Богу.

Комната для посетителей была выкрашена белой краской, ярко освещена и уставлена дешёвыми оранжевыми пластиковыми стульями, по большей части такими кривобокими, что садиться страшно. Кроме них, комнату несколько оживляла только отретушированная фотография: осенний пейзаж в Новой Англии. Фотография была не повешена, а посажена на цемент.

Какой-то ребёнок разрисовал её фломастером, накалякав над лесным озером, утопавшим в оранжевом свете заката, комиксовое облачко со словами: Выпусти меня отсюда! Я тону в оранжевом дерьме!

Прентис и Джефф сидели одни в углу, ожидая Лонни. Надзиратель сказал, что Лонни был соседом Митча и дружил с ним ещё до ареста.

— Его друг? — озадачился Джефф. — Странно, что мы никогда не встречались.

— Нет, — сказал надзиратель, — не странно.

В другом углу комнаты мальчишка-чикано весело болтал на испанском с матерью. Мальчишка был толстенький, рябощёкий, с замысловатой причёской: Прентису казалось, что в голове у него кто-то пробил дырку. Вокруг шеи у мальчугана висела золотая цепь, разумеется, фальшивая.

Джефф неловко пошевелился в кресле.

— Думаешь, тот доктор наврал? Доктор Драндху?

— Иисусе, ну что за имечко — будто у злодея из сериалов про Флэша Гордона. Не знаю, Джефф... — Прентис пожал плечами. — Надо расспросить Лонни. Если Митч сам себя изуродовал...

— Это совсем на Митча не похоже. Он всё что угодно может выкинуть, но боль Митч ненавидит. Он вообще ненавидит любой дискомфорт, не то что ты со своим спартанским характером. И если бы он задумал себя увечить, то перед этим по крайней мере забрался бы в душевую. Я хочу сказать, что он никогда себя не запускал.

— Ну да. Эми тоже была с сумасшедшинкой, но я мог бы поклясться, что ей и в голову не придёт себя увечить. Но она же это сделала?

Он умолк, смутившись. Чикано и его мать свели головы теснее и стали вместе молиться по-испански.

Надзиратель сообщил:

— Почти каждый мальчишка тут из банды. Митч был среди них исключением.

Мальчик-чикано молился, слёзы текли по его щекам. Юные бандиты представлялись Прентису немного иначе. С другой стороны, здесь же нет companeros [22] мальчишки, чтобы увидеть это зрелище.