Толщиной с голень стволы кустов тянулись практически на метр от земли, а из него десятками росли огромные пятиметровые листья, красные и скрученные, они вибрировали, будто заманивая летающих тварей влететь внутрь. А если неосторожная тварь коснётся стенки листа — то он тут же полностью свернётся и будет минуту трястись, переминая жертву в труху, которая по утолщённому стеблю поступит в толстый ствол. Лумзатзикская пшеница скверны, с неё добывают жилистую внутренность толстого ствола, полые дудочки стеблей и крупный клубень размером больше ладони, спрятанный под землёй. Внутренность ствола крошат и варят, процеживают и получившийся полукисель используют в создании серебряного кваралитского раствора. А мне нужны ингредиенты для золотого раствора.

Тогда добыть клубень я не смог, в том скверном месте твари его не добывали, а Сифийский бобёр своим горбом лишь аккуратно бил по скрученным листьям, чтобы те упали. Бывало так, что лист просто раскрывался и всё содержимое вываливалось на бобра, плавя того кислотой, но чаще всего свёрнутый трубкой лист отваливался и бобёр процеживал содержимое через китовые усы, потом раскрывал пасть и сжирал сам лист.

В полудне пути было другое место, росла та же Лумзатзикская пшеница, но перемежалась с зубастыми ромашками на двухметровой негнущейся толстой ножке, без листвы и с толстыми длинными ворсинками на первом полуметре ножки. Это порождение вообще никто не видел на свободных материках, как и не видели клыкастую пасть в центре цветка и закрученные плоды едко-жёлтого цвета около цветка. На этом полулугу-полуполяне между скверными растениями было не меньше ста метров, а прочую землю заполняли искривлённые порчей тёмно-зелёные кусты. Но, кроме растений, нашлись ещё два порождения.

Первый — Глисарская каракатица скверны. Вроде бы лиса с рыжеватым мехом, но рта нет, на подбородке подобные паукам жвала, тело чуть удлинённое, вместо лапок по всему животу куча присосок и передвигается волнами как гусеница, а на спине покрытый редким рыжим мехом раздутый бочкообразный горб наподобие домика улитки, но покрытый твёрдыми пластинками и в него тварь не прячется. С неё добывают широкую мышцу внутри горба, пластинки с горба, из головы плотный мешочек подобный железе, и паучьи жвала.

Каракатица приползла к пшенице. Её горб оказался свёрнутым в рулет мясистым хоботом с утолщённым синеватым концом. Хобот распрямлялся и концом оборачивался вокруг верхнего участка толстого ствола пшеницы, и аккуратно давил на верхние полые стебли красных листьев. Примерно с полминуты тварь давила, пока все стебли вместе с листьями начали опускаться. Они как твёрдые прутья упёрлись в землю и со скрипом оторвали ствол от земли, чтобы, покачиваясь, перенести растения на новое место. Оставшийся в земле клубень жвалами подцепляла каракатица.

Бывало и так, что каракатица путала растения и скручивала хобот вокруг ромашки. Тогда стебель становился подвижным, клыкастый цветок изгибался и отгрызал синеватую часть хобота. Каракатицу дёргало и она моментально умирала, а цветок, изогнувшись к земле, с чавканьем сжирал труп. Практически всегда в такие моменты с ромашки падало несколько плодов едко-жёлтого цвета, которые очень скоро подъедали мельтешащие несуразные порождения, ни разу никем не виденные на свободных континентах.

Похожие чем-то на морскую свинку, но размером с небольшую собаку и с четырьмя парами кроличьих задних ног, которыми тварь забавно прыгала между искривлённых скверной обычных кустов, а иногда и вовсе перепрыгивала их. Вместо рта — длинный и толстый слоновий хобот. Подбегая к упавшему плоду, хобот твари раскрывался вертикально пополам, оборачивался вокруг закрученного спиралью плода и смыкался. Тварь поднимала хобот над головой и прыгала дальше, а мышцы в нём сокращались, мелкими зубами перетирая едко-жёлтую добычу в кашицу.

Остающийся в земле от пшеницы клубень по вкусу напоминает смесь кабачка и баклажана с неясным привкусом томата. В сыром виде есть можно, но если порезать и обжарить, то овощной и немного пряный вкус не оставит равнодушным. Остающаяся от каракатицы толстенная мышца вкусом напоминает варёную говядину с мускатным привкусом, а едко-жёлтые закрученные плоды точно кисло-сладкое яблоко. И всё это прекрасно хранится, даже по прошествии трёх месяцев лежат на стеллажах и не портятся. Хотя я не припомню, чтобы дары скверны вообще портились.

Два месяца назад, когда снега начали обильно таять, превратив землю в жижу — я с содроганием всматривался в скверный лес, ожидая неизбежного. Но скверна всплеск не дала, как это сделала два года назад. Убедившись, что в пути я не наткнусь на всплеск и скверна не пожрёт меня как прочих разумных — я собрал в телегу всё необходимое.

Чуть меньше трёх недель я двигался на восток, в сторону океана. Столько же времени я возвращался к пещере, толкая гружённую добычей телегу. Остальные четыре недели я выискивал нужных тварей и, найдя, внимательно наблюдал за их повадками и выискивал способы добычи. Найдя — добывал. А убедившись, что добытого более чем хватит на десяток литров золотого кваралитского раствора — отправился в пещеру.

И сейчас, стоя около входа, вернувшись позавчера под самый вечер и отдохнув — я готовился к долгим дням алхимического зельеварения. Лог.

Время до повторного использования достижения «Двуединый»:

84:23:43:07

Если допустить, что воплотился я ксатом первым днём осени, то времени осталось немного. Эти три месяца на работу, и два на сбор миклов. Четыре сотни миклов за два месяца собрать реально — но вот работы у меня ещё очень много.