Шрифт:
Дорогие мои читатели! Если хотите поблагодарить меня за труд, то есть кнопочка с "сердечком", её нужно нажать!
И комментарии! Пжлт! Ваше мнение о моем труде очень, прям очень очень важно!!))
Глава девятая
10 мая 1891 года
Гатчина. Гатчинский дворец.
Император орал. Он делал это обстоятельно и со вкусом. Не верещал, как инфантильный юноша или глупая женщина. Не брызгал слюной и не крутил глазами, как безумец. Нет. Он стоял у стола, оперев на него свои огромные кулаки и, смотря на меня сверху вниз, орал.
Можно сказать, что громко рычал, и если бы мне было чуть меньше лет, мог бы и обмочиться от страха. Было в нём что-то от медведя, вставшего на задние лапы. Оглушительно взрыкивал и даже почти не плевался.
...
– Тебе и этого мало! Так ты ещё и жидов жалеешь! Ты совсем в прелесть впал со своими молитвами! Святым себя почувствовал! – и ощутив, что в порыве чувств его занесло, решил сгладить эмоциональный накал.
– Я же тебя просил, помоги! Москва - место тяжёлое, сложное. Долгорукий там развёл рассадник жидовский. А ты начал… чудотворствовать!
Он на несколько секунд замолчал.
– Что за видение у тебя было в поезде на Петербург? Ты же, вроде, не увлекался опиумом?
– произнёс Александр Третий и приземлил своё седалище обратно за стол.
«Здоровый, как орк. И зачем мне этот хуманс нужен? Убить его и всё, и поставить на это место сыночка его, Никсу. Вот уж кто-кто, а он точно не будет на меня голос повышать».
Такие холодные и спокойные мысли проносились у меня в голове, пока на меня выплёскивал своё раздражение, этот, когда огромный, а сейчас обрюзгший, мужиковатого вида Властелин одной шестой части, этого захолустного мирка.
Мы прибыли в Гатчину вчера вечером, но у Саши было совещание, и мы с ним не увиделись. А утром после легкого завтрака мы поднялись в его кабинет, где он и решил мне сделать выволочку и как старший брат, и как Император.
«Видно, кто-то в моём окружении пишет очень подробные доклады, и, кажется, эти записки имеют явно негативный окрас. И этот кто-то не очень близко ко мне, или он специально меня очерняет. Ну и хорошо, мне давно стоило взяться за свою дворню, а то после переселения я слишком сильно погрузился в местную жизнь и как-то слишком размяк».
Голос Александра меня вывел из задумчивости.
– Что молчишь? Думаешь, мне легко с этими свиньями общаться?
– произнёс он и чуть оттолкнул от себя бумаги, что стопкой лежали перед ним.
– Ты, Сергей, даже не представляешь, сколько дерьма несёт в себе эта дипломатическая работа! Немцы душат наших торгашей и поднимают тарифы! Лягушатники лезут со своими кредитами! И ты начал тут чудотворствовать!?
Вообще весь кабинет был буквально завален перепиской, документами, какими-то подшивками и разными книгами.
«Царь-труженик, Торг тебя дери. Безопасность на нулевом уровне, вот и некому делегировать эту бумажную работу. Спрятался, как черепаха в панцирь. Ждёт, когда его на угли положат, костёр-то, судя по всему, уже зажжён».
– Саша, а у тебя давно в левом боку тянет?
– захотелось мне немного сбить с него спесь.
Я смотрел в его глаза и ждал реакции. А он просто моргнул, и всё. «Кремень Торгов!»
– Давай помогу. Это будет не больно. Я же вижу, что у тебя с почками не порядок, да работаешь ты очень много, - чуть подначил я и пожалел его.
– Дай руку, это будет не больно и недолго.
Я встал с плетёного стула и протянул ему руку.
Он смотрел на меня, и во взгляде его сквозило недоумение, ему проще было поверить в брата-наркомана, чем в существование чего-то мистического. Но вот братские чувства всё же перевесили, и он протянул мне свою здоровую, почти медвежью, лапу.
8 мая 1891 года
Москва.
Мы выехали из Кремля почти инкогнито. Самые простые ландо, почти без охраны, и разными воротами. То есть я и Элли - Никольскими, а охрана и двор - Спасскими. До вокзала мы добрались без происшествий. Нет, конечно, мы попали в затор из ломовых телег, и ещё почти у вокзала на нас вышел Крестный ход, с иконами, хоругвями и толпой народу. Но так как нас это не касалось, мы просто перекрестились, постояли чуть, их пропуская, и двинулись на вокзал. Там спокойно загрузились в поезд и двинулись в Петербург.
Купе первого класса было, конечно, странным местечком. Нам добираться до конечной станции почти сутки, а спальных мест нет, какие-то кресла, столик, и всё.
Соблюдая местные приличия, мы с Элли разделились: она заняла купе с Александрой Илларионовной, а я с Павлом Павловичем - соседнее. Хотел сначала всех в одно купе посадить, а потом понял, что устал от женского общества. Хотелось чего-то более простого и откровенного.
Когда мы сели и паровоз потянул наши вагоны от перрона Николаевского вокзала, предложил: