За полгода, что я провёл в своём отряде, уже раз сто пожалел о своём решении. Но когда впервые попал в мясорубку, в которой было не продохнуть от стрел и болтов, а ты обязан держать щиты прежде всего над строем воинов...

Весь гужевой транспорт тогда выбили в первые минуты боя, а после него, когда я заявил капитану, что могу «поднять» наш транспорт, услышал, что «...видно, Ты родственник ослов и мулов, раз не понимаешь, какой энергетический след будет за нами стелиться с такими проявлениями глупости, и что видно, у меня очень много свободной энергии, раз такой бред приходит в мою тупую башку. Тогда в следующий бой встанешь перед строем, чтобы лишнюю дурь сбрасывал в сторону противника!»

Короче, я очень жалею, что у меня нет своего транспорта, и это чувство очень ярко достаёт меня на марше. И очень радуюсь, что у меня нет никакой излишней обузы, когда мы куда-нибудь бежим или когда нас очень хотят убить, что чаще всего происходит одновременно. И такие противоречия мучают меня особенно сильно, когда мы, вот как сейчас, уходим с вылазки, на которой ещё что-то намародёрили.

Я шёл вперёд, пот заливал глаза, и от тяжести ноши тряслись ноги. Весь отряд был нагружен сверх всякой меры: у каждого бойца над головой торчала маленькая крона молодого мэлорна, а у некоторых - даже две. Помимо саженцев, каждый нёс специальный состав жутко вонючей подкормки для них, налитый в кувшины, которые были плотно закупорены. И нести их в руках было дико неудобно.

Вообще с этими саженцами получилось очень глупо, как, собственно, всё на той войне. Мы шли под маскировочным пологом вдоль эльфийского леса, это была плановая разведка, и хоть капитан нам и накручивал хвост, но мы не ожидали ничего необычного. И, конечно, в самый спокойный момент мы наткнулись на обоз контрабандистов. Видно, они засекли нас чуть раньше, поэтому и выпустить стрелы успели быстрее....

Я, вопреки всем запретам, постоянно экспериментировал со щитом, множество раз получалось опростоволоситься, но именно тогда нас это и спасло. Все стрелы, что были выпущены и выпускались, застывали в воздухе, а мне становилось всё хуже и хуже, ведь такая модификация защиты жрала магию с дикой скоростью. Но самое главное, это обеспечило те мгновения, что дало очнуться отряду и выпустить в ответ залп из наших арбалетов.

Очнулся от «ласкового» пинка под рёбра от капитана, тот опять чего-то орал, но встать я смог и даже почти не качался.

В обозе оказались саженцы мэлорнов, и их было много. Ценность этой добычи мы даже представить не могли, так как сумма выходила колоссальная, и, нагрузив на себя, сколько смогли унести, а всё остальное буквально со слезами облили «серой гнилью», чтоб не осталось наших следов. И мы повернули от нашего лагеря в сторону тракта, там капитан передал нашу добычу каким-то криминальным типам, пообещав, что те продадут и нас не обманут.

Когда капитан отдал нам деньги за добычу, многие захотели в тот момент бросить эту войну, так как с такими деньгами бегать по грязи глупо. Но командир быстро и популярно нам пояснил, что так делать не надо, и что на войне нам проще выжить, чем в мирное время, так как нас ищут. И по одному нас поймать просто, а с боевым отрядом справиться тяжелее. Да и после войны не понятно, кто выживет и кто за кем будет охотиться, а деньги сейчас отдадим в гномий банк, там будет надежней.

Он оказался прав, и после той войны я стал очень хорошо обеспеченным магом.

26 мая 1891 года

Москва. Кремль. Николаевский дворец.

Проснулись мы с Элли почти одновременно, но на мои попытки устроить некоторый момент супружеской нежности получил смущенный отказ. Меня, собственно, это даже не особо смутило, мне отчётливы были видны причины её состояния: у моей супруги начиналась интоксикация, которая возникает у всех человеческих женщин в начале беременности.

Елизавета выбралась из моей кровати и, держась за живот, почти побежала в мою уборную. А я, встав и накинув халат, пошел звать горничную супруги. Сейчас ей точно понадобится женская помощь.

Молитвенным правилом сегодня решил пренебречь. И надев мягкие тапочки, двинулся в сторону своего рабочего места, потребовав предварительно у дежурного лакея крепкий кофе и выпечку. Сегодня решил себя побаловать сладеньким.

Прошаркав в свой кабинет с неумытым и по-утреннему взлохмаченным видом, провожаемый удивленными взглядами слуг, сел за свой письменный стол.

Принесли утренний кофе с какими-то пирожками.

Я сидел и потягивал ароматный и очень терпкий напиток и начинал наливаться тёмным и беспросветным унынием.

«Сколько бумаги, - думал, глядя на горы папок, находящихся на стеллажах и моём столе, - а я ещё брата осуждал, что он на себя всё взвалил. Нет. Так я тут потону в этой канцелярщине! Нужен секретарь, а лучше два или три, нет, четыре. Главный секретарь и его суточные помощники. Чтоб постоянно со мною присутствовал кто-нибудь из них. Ведь вчера на собрании никто ничего не записывал, по крайней мере, я этого не видел, а потом напорют отсебятины и скажут, что так и было!»