– Герман Германович, - обратился я к сидящему рядом графу, - А что, собственно, происходит, откуда столько радости у окружающих и оживления при узнавании нашей персоны? И не надо мне рассказывать о радости при виде брата монарха! – сразу отмёл возможность начать подхалимничать и лебезить, так как была у него такая привычка с этого начинать любую беседу со мной или с Елизаветой Фёдоровной.

Граф несколько растерялся от моего прямолинейного пассажа, но как настоящий профессионал быстро собрался и стал докладывать по делу. А дело было в слухах, что вышли из больниц, которые мы посетили в Светлый Четверг со свитой. Там случилось аномальное количество выздоровлений и, конечно, это начали приписывать моему посещению. А уж про студента-бомбиста какие только байки не ходили.

– Кстати, граф, а где этот студент? – задал я очень неудобный вопрос своему управляющему. Тот даже не вздрогнул и равнодушно пожал плечами.

– Сергей Александрович, я специально не следил за его судьбой, много, знаете ли, забот. Но я уточню у полицмейстера.

«Ну, по крайней мере, этого можно убрать из списка подозреваемых, во всяком случае, из первых рядов. Перенесём со второго места на восьмое или на седьмое», - думал я, разглядывая Стенбока. Тот от моего задумчивого взгляда занервничал и начал суетливо отчитываться о работах по приведению в порядок присутствия градоначальника, что на Тверской.

Вообще поездка в Гатчину выдалась очень плодотворной.

Договорился о создании такого политического инструмента как секретное подразделение полиции, которая будет подчиняться лично мне. Основная роль будет заключаться в уничтожении бомбистов и тех, кто будет им способствовать или помогать.

Мы с Александром спорили и ругались до хрипоты, он никак не хотел, чтобы в таком деле участвовал кто-то из царской фамилии. Так как если, не дай Творец, кто-то что-то узнает, мы никогда не отмоемся. А я ему противоречил тем, что даже если узнают, будет лучше, мы покажем себя не слабовольными правителями, что не могут порядок в своём доме навести, а решительными и сильными хозяевами, которые сами скажут, какие законы нужны их подданным.

Да и вообще, что за преклонение перед гуманитарными ценностями, пускай кто их придумал, тот их и соблюдает. А то сначала нам навязывают свободу слова и демократические ценности, а сами такое в колониях своих творят, что кровь стынет в жилах. Ну и, конечно, мы будем придерживаться максимальной секретности. Чтобы можно было полегче вылавливать преступные элементы, хе-хе-хе.

Место размещения, финансирование, кадровые вопросы я полностью взял на себя. Единственное, что попросил у него, это помочь с грамотным заместителем. А лучше, чтоб рассмотреть можно было несколько кандидатов и выбрать более подходящего. Саша возмущённо навел на меня свой тяжёлый взгляд, помолчал пару секунд, а потом начал покрывать всё и вся площадной бранью, направляя её на министров-чиновников и всех этих административных чинуш, что сидят сиднем и делать ничего не хотят. Конечно, я в некоторой степени опешил от этой экспрессии, что изливалась из самодержца, но, собственно, был к этому готов. И когда он немного поуспокоился, предложил присылать мне всех, кого не жалко, а я уж устрою им экзамен. Александр взмахнул рукой, мол, что хочешь, то и делай, и мы продолжили спорить о моих нововведениях.

За все время, что мы общались с Императором, я для себя вывел один очень весомый аргумент в отношениях с Сашей. Он понимал и уважал только силу. Силу в любых ее проявлениях: физическую, силу эмоций, силу веры. Царь терпеть не мог слабых и жеманных людей, тех, кто не мог постоять за свое мнение. Для него, человека на самой верхушке социальной пирамиды, слабоволие было чем-то мерзким, противным его сути, и поэтому все его окружение состояло из людей сильных и непростых.

Но со мной ему было еще более комфортно, у него наконец-то появился почти равный ему по положению и устремлениям, да еще и родственник, да к тому же и человек по-настоящему верующий и наделенный Силой свыше.

Короче. Он не хотел меня отпускать обратно. Его интрига была проста и незатейлива, и когда до меня дошла информация, что он хочет перевезти наши дворы с Елизаветой Федоровной в Гатчину - «Ну, конечно, для нашего удобства», — проворчал этот человек-гора, я посмотрел ему в глаза и сказал: «Богу это не угодно!» Он, конечно, ещё некоторое время побурчал, но «божьей» воле перечить не мог.

Елизавета Фёдоровна развлекала себя общением с царскими детками и, конечно, с самой императрицей. Я всё ждал, когда эта «лиса» доберётся до меня, но, кажется, она уже всё выяснила и через супружеское ложе, и через слуг, которых здесь было какое-то абсолютно избыточное, на мой взгляд, количество. А ведь Александр был очень умерен в тратах на свой комфорт. Что же творилось при нашем отце? Мой реципиент вообще никогда не обращал внимания на прислугу, для него, собственно, как и почти для любого члена императорской семьи, эти люди были не больше, чем ходячая мебель. А ведь сколько покушений уже пережили!

Мария Фёдоровна явно готовила для меня ловушку. В отличие от своего супруга, она не спешила и не торопилась. Через слуг она знала о моём каждом шаге и, поняв, что мы не остаёмся, так как её дражайший супруг не смог меня переубедить, решила ловушку захлопнуть. Видя эти приготовления, я решил ей немного подыграть.

Я сидел в беседке у пруда и ждал.

— Сергей Александрович, как же тяжело вас застать одного, — произнесла императрица, присаживаясь ко мне на скамейку.

«М-да, грубовато, конечно, все женщины во всех мирах начинают беседу с мужчинами одинаково, с обвинения», — думал я, никак не реагируя ни на её обвинение, ни на её появление.

Я слышал её шаги задолго до приближения ко мне, да и платья, что носят при дворе, не отличаются бесшумностью.

— Зачем вам это, Мария Фёдоровна? — решил я ускорить развязку нашей беседы. Когда она подходила, не встал и не повернул голову в её сторону, и когда она села ко мне на скамейку, даже не пошевелился, так и продолжал разглядывать чудную беседку, выполненную в античном стиле, находящуюся на противоположном от нас берегу пруда.

— Мне кажется, что вы забываетесь, Сергей, — решила она восстановить свой статус.