Въехав на саму площадь, велел остановиться у небольшого кирпичного здания, находящегося примерно в центре этого странного места.

Вокруг нас мгновенно образовалась многоголосая толпа, выкрикивающая и смеющаяся, и их абсолютно не пугали мои казачки. Запах стоял такой силы, что казалось, будто воздух здесь осязаем. Моя охрана злобно щерилась и поигрывала нагайками. Крикнул двум ближайшим, чтобы привели местного городового: я увидел его будку на углу. Двоих послал, чтобы не ограбили одиночку, а то, судя по местным рожам, тут ночью и эскадрон может исчезнуть. Пока мои охранники бегали за местным представителем закона, рассматривал документы, что мне принёс Шувалов. Было там несколько прошений, ну и, конечно, разные прожекты. Их вообще в местном бумагообороте всегда было много: то ли это часть местного менталитета, то ли опять меня мои подчинённые пытаются проверить на слабость.

Меня от работы отвлёк хриплый громкий бас.

— Здравия желаю, Ваше Императорское Высочество! — проорал городовой, доставленный моей охраной. Стоял он на вытяжку и с сильно выпученными глазами. Лицо его украшали большие усы; сам он был крепкого телосложения, на нём были форменный китель и фуражка, а на боку висела сабля-селёдка. В общем, производил он приятное впечатление, хоть и строил из себя дурачка-служаку.

— И тебе здравствовать, братец. Представься, будь любезен, — решил я чуть сбить с него спесь, а то ишь какой актёр.

— Руднев, Михаил Фёдорович, Ваше Императорское Высочество! — уже не так громко прорычал этот представитель младшего полицейского состава.

— Вот что, Михаил Фёдорович, предоставь мне для разговора старшего из этого общества. Понимаешь меня? — сказал я и чуть кивнул на явных каторжан, стоявших чуть в стороне и рассматривавших меня и мою охрану.

Вот теперь городовой выпучил на меня глаза по-настоящему.

Городовой на миг застыл в замешательстве, а после, гаркнув на одном дыхании: «Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество!», — скользнул в толпу оборванцев. Он, как хищная рыба в грязном омуте, прорезал своим телом толпу зевак. Всё вокруг притихло, все на площади изумлённо перешёптывались и переглядывались. Ведь то, что я сейчас собираюсь сделать, никто, облечённый властью, подобной моей, не делал. Прилюдно и гласно, во всяком случае. Прошло не более двух минут, как служитель закона убежал выполнять моё порученье, когда предо мной возник благообразного вида мужичок. Был он одет как купчишка средней руки: рубашка, жилетка и, конечно же, цепочка от часов на небольшом пузике, венчала же голову этого господина чёрная фуражка с лаковым козырьком. Лицо же было благообразным и приветливым, его окаймляла небольшая бородка и коротко подстриженные усики. Только глаза подкачали. Были они почти бесцветными, застывшими, как у трёхсуточного трупа - равнодушные и бесчувственные, мёртвые.

А самое интересное, что появился этот мужичок в опасной близости от моей коляски, то есть между мной и казачками.

– Вы хотели пообщаться с нами, Ваше Императорское Высочество, Сергей Александрович? – произнёс этот купчишка с глазами душегуба.

– С Вами? Нет, конечно! – спокойно произнёс я и поднял руку вверх успокаивая свою охрану, которая всполошилась, увидев чужого передо мной. – Мне нужен представитель «ночного общества», который донесёт мои слова остальным и сможет назвать основную проблему местных… эээ …обывателей. Да, и как к тебе можно обращаться?

– Не надо к нам обращаться, – с усмешкой ответил этот убивец, - а звать меня Окунём.

– Хм. Тебе подходит это имя, – вернул я усмешку дерзецу.

Окунь промолчал. Он продолжал неподвижно стоять и пялиться на меня своими водянистыми глазами.

– Ты можешь сказать, чем город сможет помочь ...обществу? – спросил я у него.

В воздухе повисла пауза. То, что сейчас происходило, было абсолютно неправильно по меркам этого мира. Сильные не спрашивают у слабых, что им нужно. Эта беднота и голытьба, эти воры и попрошайки, нищие и калеки, эта пьянь подзаборная - они все были fugientes, то есть отверженными.

– Нам всего хватает… – со странной интонацией проговорил представитель общества и после секундной паузы, продолжил: - Но было бы хорошо, чтоб для людей появилась мыльня с баней.

– Баня… хорошо, я пришлю инженеров, пусть просчитают возможность. Но чтоб была чистота на площади! А то будто, не люди, а свиньи какие-то! – и отвернувшись от него, крикнул вознице: – Трогай!

Толпа перед нами почтительно раздвигалась, уже более не слышались хохмачки и матерные частушки.

Я отчётливо понимал, что сейчас подошёл к Рубикону, и своими действиями противопоставляю себя относительно самодержавной политики своего брата, теперь каждое моё слово, движение и взгляд будет всячески анализирован и интерпретирован. И к какому выводу придёт Александр, пока не ясно. Главное сейчас вычислить, кто является ушами и глазами моего брата в моём окружении.

Проезжая мимо будки городового, приказал остановиться. Руднев стоял навытяжку и отдавал нам честь, приставив правую руку к своей фуражке. Вид он имел восхищённый, и сейчас чувствовалось, что он не придуривается и не играет на публику.

Велел охране подозвать его, и тот, видно, прочитав мои намерения, сам подлетел к моей коляске и застыл молча передо мной.

— Я очень рад, что у моего брата есть такие подданные, как вы, Фёдор Михайлович. Примите от меня этот скромный презент на память о нашем общении, — сказал я, протягивая перстень, заранее снятый с руки. И когда он с ошарашенным взглядом протянул руку, чтобы взять мой подарок, я сам схватил его за ладонь и, смотря ему в глаза, произнёс:

— Ещё дарую тебе, Фёдор, однократное обращение ко мне с личной просьбой. Не обещаю, что выполню, но выслушаю обязательно, — и, отвернувшись от него, приказал кучеру трогаться.

И краем глаза заметил, как городовой упал на колени и начал усиленно креститься.

«Фанатики, Торгово племя, на всё готовы, лишь бы самим не брать на себя ответственность за свою жизнь», — с неудовольствием подумал я.

И тут отмер Шувалов и решил, наверное, что именно сейчас настало время поделиться со мной своими переживаниями.