— Серёжа, прекрати, — тихо проговорила она, впрочем, не делая никаких попыток вырваться. — Ты сам виноват. К Владимиру Михайловичу вчера после службы, не позавтракав уехал, и мне ничего не сказал. А ведь обещал, что будешь рассказывать о своих делах и разрешал мне помогать тебе в них, — укоряюще взглянула она мне в глаза, одновременно обвивая руками мою шею.

А я, конечно, сразу почувствовал себя виноватым, хотя и непонятно в чём, но лучше повиниться, чем пытаться объяснить свои мотивы и резоны.

— Ох, милая моя, если бы за дверью не было Гиляровского, я б тебе устроил супружеские «извинения», — сказал я и прильнул к её губам. Буквально миг продолжался наш поцелуй, но она выскользнула из моих рук и, стрельнув в меня лукавой улыбкой, обворожительно покачивая бёдрами, вышла из моего кабинета.

Я постоял несколько секунд, не двигаясь, пытаясь стряхнуть с себя туманную одурь желания, и, тихо ругнувшись, пробормотал «les femmes vont me tuer», сел за письменный стол, позвонил в звонок, дав сигнал слуге пригласить Гиляровского. Конечно, Гиляй - счастливая находка для меня, в нём столько деятельного ума и энергии, что хватило бы и на десятерых. Ведь он исключительный энтузиаст и бессребреник, что ни разу не заикнулся и даже не подал намёка о своём жаловании и оплате своего труда. Проработали с ним мы пару часов, обсудили проект газеты и журнала. Наметили, что надо сделать к конкурсу секретарей. Вчера Голицын одобрил мою идею. Хотя он одобрил бы, наверное, и массовые казни, особенно после того, как на его глазах младшая дочь, задыхавшаяся от грудной лихорадки, выздоровела.

Также Гиляровскому обозначил обязательное его присутствие на начале строительства бани, что будет на Хитровской площади. Требовалось осветить это события в прессе, и, конечно же, объяснить жителям нашего города мои мотивы.

И заканчивая наше совещание, выписал чек на три тысячи рублей, в виде некого аванса за труды, и отдав его Владимиру Алексеевичу, попрощался с ним.

Потом явился Шувалов, за ним прибыл обер-полицмейстер Юрковский, потом Стенбок. В итоге я отвлёкся от бумажной работы только на обед, да и то превратил его в совещание. Решив, что ничто так не объединяет разумных, как совместное решение трудностей, озадачил заранее приглашённых на обед Голицына и Алексеева вопросом, какой они видят Москву через сто лет и что надо сделать сейчас, чтобы эти мечты сбылись.

«Обожаю чиновников: если что-то выходит за рамки инструкций и уложений, вид у них становится крайне глупый, будто рыбку вынули из воды», — думал я и с умилением разглядывал губернатора и городского голову. Вид у них был ошеломлённый и смущённый; они даже стали переглядываться между собой. Видно, у них был развит некий чиновнический телепатический канал, хе-хе.

Надо отдать должное, они быстро очнулись от моих слов.

— Сергей Александрович, я так понимаю, что Вы нам предлагаете некий мысленный эксперимент?.. — неуверенно проговорил Николай Александрович, на что Голицын сверкнул гневно на него глазами. Ещё бы — младший полез вперёд старшего. А с Алексеева, как с гуся вода, даже глазом не моргнул на недовольство им прямого начальства.

Был московский голова странен. Он казался слеплен из противоречивых вещей. Одутловатое лицо с мясистым носом и крупными губами вызывало раздражение, но его высокий и приятный голос, наоборот, притягивал. Ярко-карие глаза ясно давали понять, что племени он не славянского, но светло-русая шевелюра говорила об обратном. Каким-то неясным и непонятным образом он стал важным человеком для Москвы, хотя все понимали, что он купец, и всех купит, и всё продаст. Но! Все положительные изменения в городе связывают с его именем.… Хотя, конечно, был Алексеев достаточно беспардонным человеком. Нет, он вёл себя культурно и тактично, да и был прекрасно образован. Однако как только касалось дела, всякий формализм с субординацией и чинопочитанием у него отходил на второй план, и он становился очень неудобным человеком в общении. Но меня мирил с этой его чертой характера тот факт, что Алексеев погружался в дело полностью, с головой. И к тому же был до щепетильности честен. Собственно, именно из-за непомерной для купца честности его и не любили. Но город от этого только выигрывал.

– Конечно же, нет, зачем нам фантазировать? Мы с вами исключительные практики, и от нас зависит, как будет жить город. Ведь сейчас закладывается будущее, и ошибки, совершённые сегодня, завтра могут привести к трагедиям. Его Величество, Александр Александрович, понимая это, поручил мне устроить жизнь его подданных здесь, в Москве, как в старинной столице нашей Империи. Сейчас мне надо понимать, кто будет мне помогать и станет приспешником в этом деле. Надеюсь, я могу на вас положиться?

Они заверили меня в своей благонадёжности и преданности общему делу.

– Поймите меня правильно, господа. Прогресс ускоряется, и впереди нас ждёт большая война. – На этих моих словах сотрапезники напряглись, и на их лицах села тень беспокойства. – Она нас ждёт не сейчас, и надеюсь, не в следующем году. Но то, что она будет, это абсолютно точно. И в нашей власти подготовить к ней общество, а для этого требуется хотя бы минимальный комфорт! А у нас как весна, так по улицам нечистоты рекой текут! – взяв со стола бокал с водой, сделал глоток.

– А что говорить о безопасности?
– продолжил я.
– На всю Москву - шестнадцать пожарных каланчей! А у нас миллионный город! Ни о каком спасении от огня сооружений даже не идёт речи! Главная работа пожарных состоит в спасении жизни людей и сдерживания огня, чтоб на другие здания не перекинулся. Всё! А как они оборудованы?!

Я встал из-за стола, и в чувствах стал прохаживаться и жестикулировать руками.

– А на днях инкогнито заглянул в Тверскую пожарную часть. Вонь, грязь и непотребство! Вот мой вывод о центральной части. И что говорить об отдалённых от губернаторского присутствия частях?!

Мои гости стояли чуть ли не навытяжку передо мной, и я даже не заметил, когда они вскочили, так был погружён в свои эмоции и мысли.

– Садитесь, пожалуйста. Мне право неудобно, что в таком ключе рассказываю вам о своих переживаниях. Но уж больно ярко бросаются они в глаза, – чуть смущённо произнёс я и сел обратно за стол. Мои гости так же уселись на свои места, и, решив, что можно и продолжить, стал опять нагнетать атмосферу.