— Наивность не разыгрывай! — Йер умудрилась рявкнуть шепотом — Цепляешься ко мне, едва увидел. Видят Духи, я бы рада позабыть все то, что ты наворотил, но ты ведь сам не смог и дня нормальным человеком притворяться, а теперь еще и недоволен, что я злюсь?

Теперь он хмурился, но все еще как будто недоумевал, и Йер ужасно злилась, что он строит дурака.

— Ты то ли что-то напридумывала, то ли я поторопился и подумал о тебе излишне хорошо. Ты в самом деле собираешься отыгрываться за обиды детства на войне?

— Как ты старательно не понимаешь, — прошипела Йер через огонь. Она склонилась, подалась вперед, со смаком представляя, как метнулась бы, как вжала его наглой рожей в угли. — И никто, конечно же, не сможет упрекнуть тебя в ином — ну чудо, как удобно.

Только вот хоть что-то сделать она не успела — он схватил ее и дернул. Не в костер, а вбок, но сильно — до того, что она чуть не грудью улеглась на землю. Волосы болезненно натягивали кожу от того, как он тянул и выворачивал ей голову.

— Внимательно меня послушай, — Йергерт наклонился и шептал почти ей в ухо, взглядом обводя поляну, чтобы убедиться, что никто не смотрит. — Уж не знаю, в чем ты себя убедила, но для этого не место здесь. Если станешь делать глупости, то принесешь проблем не мне и не себе, а всем. Тебе, быть может, кажется, что я и тут буду плясать вокруг тебя, как раньше, и похоже, мыслью этой ты едва не упиваешься. Могу тебя понять. Но все же уясни: мне есть, кого здесь ненавидеть. В этом списке ты не первая.

Йерсена замерла, не вырывалась, хоть и чувствовала с отвращением, как с каждым вдохом в нее проникает запах — омерзительная смесь из пота, ношеной одежды, табака, чего-то, что она без колебаний распознала его запахом — уж Духи весть, откуда ей знакомым.

Ей до зуда нужно было отвернуться, продышаться, но она отлично понимала, что он не позволит, и ждала.

— О, как очаровательно, — едва не выплюнула Йер. — Ты притворяешься, что сам не начал ко мне лезть, едва мы встретились. Я начинаю сомневаться, что ты эти годы провел на войне, а не со шпильманами. Ты, быть может, и жонглируешь гораздо лучше, чем мечом владеешь?

— Я тебе до этого и слова не сказал.

— Действительно. И потому я твоей милостью жгу мертвецов и тут сижу, хотя могла бы отсыпаться.

Йер почудилось, что хватка стала чуть слабее, но лишь для того, чтоб дернуть ее вверх и вынудить смотреть в глаза. Она ждала в них злость и ненависть, как раньше, но он был спокоен и серьезен. Это словно отхлестало ее по лицу больнее оплеухи.

— Ты жгла мертвецов из-за того, что только про тебя я знал, что ты сумеешь и не разрыдаешься. И ты сейчас сидишь и караулишь, потому что я хотел с тобой поговорить. И просто чтоб ты знала: в первой смене быть легче всего.

Лишь только после этого он отпустил ее и даже оттолкнул. Йер понимала — с омерзением — что если бы он этого не сделал, она просто завалилась бы вперед. Он тоже это понимал и снисходительно избавил от такого унижения.

С ответом она не нашлась, и потому лишь пялилась через костер. Не знала, верить ли, но злилась: снизошел ведь и до похвалы!

— Похоже, что ты наконец-то поняла, — заметил он, не пряча удовлетворения.

Йер прожигала его взглядом еще сколько-то, гадая, издевается ли он или попросту не понимает, до чего все это отвратительно. В итоге просто поднялась. Как ни противно было признавать, он прав: это вопрос всеобщей безопасности.

— А знаешь, в чем твой главный недостаток? — бросил он ей вслед, не пряча смеха в голосе. — Ты слишком уж разумная, не станешь делать глупости назло.

Йер замерла и оглянулась.

— Знаешь, в чем твой недостаток? Ты с каких-то херов взял, что знаешь меня, как себя.

— Л-ля, почти доехали!

— Ага, последний раз ночуем в этом хрючеве!

— Как будто лагерное хрючево хоть чем-то лучше.

— Нет, но там хоть веселее. Вон, как было с тем наемником, кто насмерть перепил всех остальных.

Серые плащи переговаривались, пока весь обоз вставал на заключительный привал — к обеду следующего дня уже должны были прибыть.

Под их возню и болтовню украдкой разминающий зад Йергерт обводил стоянку взглядом: совсем молодые серые плащи, еще не отрастившие усы, успели отойти от первого сражения, вели себя теперь смелее, подражали старшим и старались не показывать, как просыпаются порой из-за кошмаров; чародейки были им под стать, хотя и в основном постарше. Это были не воительницы, закаленные и больше не похожие на женщин, к каким он привык за эти годы, это были девицы, что выросли в отцовских замках и привыкли может и не к роскоши, но точно уж к удобствам.