Надеялась и этому дать в челюсть, теперь — ободом щита, чтоб улучить момент и ускользнуть, но не могла. И оставалось только видеть омерзительно недосягаемую рожу в обрамлении металла.

И вдруг кто-то всадил меч ему в глазницу. По щеке бежала кровь и путалась среди колечек бармицы.

Йер замерла и медленно, невыносимо долго следовала взглядом по клинку и по руке, пока не встретила взгляд рыцаря, убившего еретика.

Йер знала этот взгляд — хватило бы и только глаз, чтобы узнать. По ним она и поняла: и Йергерт тоже без труда ее узнал, не помешала никакая грязь.

— Залезь в телегу и сиди! — коротко гаркнул он и бросился куда-то прочь — обратно в бой.

Йер еще сколько-то стояла, силилась перевести дыхание, смотрела вслед, пока не подчинилась наконец. Сообразила поднять меч и тяжело перевалилась через борт. Дрожали руки.

Она плюхнулась в большую кучу тел, не в силах разобрать, кто мертвый, кто живой. У самого ее лица из чьей-то окровавленной груди торчало переломленное древко, под ней вялые, податливые мертвецы барахтались, возились, потревоженные ею, будто ожили, и Йер казалось, что она в них тонет. В пересохшем горле снова запершила грязь, и кашель перешел в надрывную, окрашенную черной грязью рвоту.

Сплевывая через борт, Йер ощутила осторожное прикосновение к руке, настойчиво затягивающее ее внутрь.

Колдуньи распластались среди мертвецов, сливаясь с ними, и лишь за руки держались, чтобы не было так страшно.

Йер утерлась, хоть и продолжала кашлять, улеглась и тоже сжала тонкую ладонь приметной рыжей девушки. Среди бурлящих криков, звона, топота и гама они безо всяких слов смотрели в широко раскрытые глаза друг друга.

Бой окончился. Стихало — оставались лишь шаги и стоны. Добивали раненых.

Колдуньи осторожно переглядывались, не решаясь пока встать.

Несмело, постепенно оживал обоз. Казалось, люди стали появляться отовсюду: выбирались из-под тел, из-под самих телег… Испуганные чародейки поднимали лица бледные настолько, что их проще было спутать с мертвецами, чем с живыми; один из возниц — нелепо тучный, круглый, как бочонок, — намертво застрял, пытаясь выбраться из-под телеги. Духи знают, как он сумел втиснуться, но и товарищи не в силах были его вытянуть.

С протяжными, исполненными муки стонами в грязи возились раненые — не было сил встать, но они силились дать знать, что еще живы.

Рыцари давали указания спокойно и неторопливо — для них не случилось ничего, что стоило переживаний. Серые плащи таскали с телег трупы, сваливали их в большую кучу, подгоняли встрепанных, осоловевших девок из целительниц, чтоб занялись еще живыми. Несколько сумели совладать с собой, взялись за дело, но другие все сидели, отрешенные, потерянные, не способные отреагировать, хотя их тормошили. Несколько рыдали, утыкаясь лицами в плащи друг друга, перевешиваясь над возами, чтобы проблеваться.

Одна вдруг шарахнулась от мертвецов, протяжно взвизгнула — и неожиданно запнулась и свалилась через борт. Йерсена слышала, как хрустнуло, и видела, что девка эта так и замерла в грязи с изломленной под странным углом шеей.

Йер бездумно обводила взглядом то, как суетились все вокруг, как кто-то подходил к телегам и как юноши наоборот топтались, столь же оглушенные, потерянные, как и чародейки, как росла с краю дороги куча тел — в ней смешивались праведные и еретики. Невыносимо странно было понимать, что братья с сестрами отдали жизни вот так глупо и нелепо, настоящей войны даже не увидев.

Каждый чем-то жил, готовился и волновался перед Таинствами, клялся в верной службе — и все это, чтобы оказаться в мешанине других тел — безликих, безымянных.

Серые плащи обшаривали мертвецов и стаскивали с них доспехи, забирали безделушки, кошели — все, что зацепит взгляд.

— Эй, посмотри, — один пихнул другого. — Тут кинжал фамильный, да ты глянь, какой! С камнями, с гравировкой… Наконец трофей приличный.

— Ты на герб-то, дурень, глянь! Это не Мойт Вербойнов — спиздили у наших. И попробуй докажи, что ты с еретика такую цацку взял, а не сам спиздил.

— Сука… Думаешь, решат, что спер?.. Я попрошу знакомца, чтобы гравировку снял.

— Да толку-то… Тут явно штучная работа. Или тут брось, или возврати хозяевам, а то попробуй докажи потом…

— Ну л-ля, обидно как…

И он с тоской швырнул кинжал обратно в кучу и поплелся к следующему телу. А второй украдкой огляделся и поднял клинок, запрятав под плащом.

Неподалеку юноша из тех, что ехали в обозе — тоже совсем мальчик, но с уже с нелепыми и идиотскими усишками — стонал, придерживая руку, сломанную в двух местах. А по другую сторону телег целительница, совсем юная и хрупкая, ругаясь, на чем свет стоит, и обливаясь потом, умудрилась стащить с раненного два огромных тела и теперь осматривала его, позабыв отбросить лезущие в глаза волосы.