К телеге, где сидела Йер с другими чародейками, приблизился один из рыцарей — не Йергерт. Громко хлопнул рукавицами.

— Так, девки, подбирайте сопли, — велел он.

Йер вздрогнула от голоса и присмотрелась повнимательней, пока не поняла вдруг: это Йотван. Не сказала бы, что именно в нем изменилось — уж тем более сейчас, когда лицо отчасти закрывал шлем с бармицей — но если бы не голос, не узнала бы. Конечно, годы углубили прежние морщины и добавили других, но дело было все-таки в другом — в манерах, в мимике.

— Сейчас разложим раненых в телеги, сожжем трупы и продолжим путь, — добавил он. — Места здесь нехорошие, и некогда ждать, пока вы изволите отхаркаться и прорыдаться. На стоянку станем вечером, а до тех пор следите, чтобы больше никто не издох. Вам ясно?

Кто-то нашел силы на едва намеченный кивок, иные вовсе не отреагировали.

— Так, лять! Кто вас, сука, учит таких нежных? Отвечать как надо?

– “Да”. “Есть”. “Слушаюсь”, - отозвалась Йерсена почти шепотом.

— Так хер ли ты сидишь, раз умная такая?

Он ее не узнавал, вдруг поняла она.

— Но я не из целительниц…

— А, ну раз так то можешь ничего не делать! — Он зло сплюнул. — Охерительно устроилась: сидишь и приглашения ждешь личного. Так вечно с вами, знатными — один, лять, геморрой, а у меня и своего гроздями в три ряда. Давайте-ка завязывайте пузыри пускать в подолы. Тут ты либо воин, либо труп, и выбирайте побыстрее, нянькаться никто не будет. В этот раз вам повезло, а в следующий — будете вон в той вон куче. — Он ткнул в мертвецов и, отвернувшись, проорал туда: — Вы там закончили?

— Почти! Чуть-чуть осталось.

— Шевелитесь! Скоро сумерки займутся, вот нам будет весело.

И он пошел прочь, оставляя чародеек осмыслять его слова. Они старались не встречаться взглядами. Йер думала о том, что будет, когда Йотван наконец ее узнает — будет он разочарован? Разве выросла она достойной, разве справилась сейчас?

Ей тоже захотелось сплюнуть.

Чтоб не думать, она подняла глаза туда, где в кучу стаскивали несколько последних тел.

— Эй, девки! — снова крикнул Йотван. — Кто там пободрее? Надо сжечь.

— Сжечь? — Удивилась рыжая колдунья. — Духам их преподнести? Всю эту еретическую погань?

Рядом кто-то охнул.

— Ух едрить… — забывшись, Йотван потянулся к переносице, но вовремя сообразил, что в латных рукавицах. — Слушайте, соплюхи: на войне жрецов на всех не напасешься. А конкретно тут их вовсе нет. И каждый в этой куче — лакомый кусок для тварей. Вы хоть представляете, что будет, если бросить их среди дороги? Видели, насколько разжираются тут вершниги на дармовых харчах? Я видел во-о-от такого, — и он указал на ветви дерева неподалеку. — Так что ни единый сраный труп, хоть наш, хоть еретический, здесь не останется. А Духи милостивы и не пожелают, чтобы эта погань отравляла жизнь их верных слуг. Так что давайте, шевелитесь. Кто?

Он обводил их взглядом, и все отвели глаза. Йер чувствовала, как ее ладонь сжимают чьи-то пальцы.

Рядом с Йотваном стоял и Йергерт. Йер не поднимала глаз выше груди, но черный плащ ни с чем не спутать, да и жесты его и манеры — она знала все, нисколько не забыла.

Он склонился к Йотвану и что-то прошептал, ткнул пальцем — Йер почудилось, что именно в нее, и она сжала губы. Йотван что-то уточнил и уже громко крикнул:

— Так, Йерсена, “не целительница” наша, дуй сюда.

В его устах имя хлестнуло, как удар.

Она зажмурилась, втянула воздух. Ну конечно, разве могло быть, чтоб Йергерт не решил ей сделать гадость сразу же, как подвернулся случай? Разве мог он устоять?

Йер с силой сжала зубы, вскинула лицо и с вызовом уставилась перед собой Заставила себя сползти с телеги, подойти — шаг вышел резким, рваным.

— Жги давай. Всех до единого. Чем меньше всего здесь останется, тем лучше.

Йер уставилась на кучу тел, привычно принялась искать чешуйку на губе, но ощутила грязь, забившую все трещинки. К руке бежали неприятные мурашки, на ладонях выступил противный липкий пот.

Она на миг стрельнула взглядом в Йергерта: чего он ждал? Что не осмелится? Что это святотатство осквернит ее, как осквернила она его жизнь в его фантазиях? Одно Йерсена знала точно: она не доставит ему удовольствия увидеть собственную слабость.

Потому с уверенностью, какой вовсе не испытывала, она подняла трясущуюся руку, принудила себя распрямить крючками сжавшиеся пальцы, и направила всю злость в то, чтобы разжечь яростное пламя.

Куча вспыхнула до верха крон, заставив отшатнуться всех, кроме самой Йерсены. Кто-то сдавленно ругался за ее спиной, но Йер стояла, замерев, не опуская руку и не отводя глаза.