— Что ты орешь? Ее все, кажется, устраивает.

— Она, как будто, много понимает! Пусти ее. Сюда иди, малявка.

Она пошевелилась вяло, неуверенно, прислушалась к себе и потянулась было соскользнуть с чужих колен.

— Сиди. Ты не обязана все, что он скажет, де… — закончть Кармунд не успел, девка рванулась прочь.

Йотван теперь лишь мельком разглядел ее лицо — белое, как мазок тумана по утру; без капли крови, даже губы — в синеву. И шагу не успел к ней сделать — девку вывернуло. Она и отойти-то толком не успела, над бревном согнулась, упираясь тощими руками, — только и видно, как все тело спазмами сжимается.

Кармунд шарахнулся, но не успел — на плащ попало все равно; по всей низинке серые плащи в растерянности вскидывали головы.

— Чего там с ней? Герковым кашеварством, что ли, траванулась? — спросил кто-то. — Я ж говорил, что колбаса уже несвежая была!

— Она не ела, — медленно не согласился Кармунд. — Ни ложки не попробовала.

Он смотрел на девку, все перхающую и не могущую прекратить.

— Мы жрали с ней одно весь путь, — хмурясь, добавил Йотван. — Небось поймала хворь желудочную. Мало ли.

— Эй, Герк, — окликнул Кармунд. — Сбегай за целительницей. Скажи, что от меня.

Тот подскочил, но тут же встал.

— А может быть, ее к целительнице? — предложил он, явно вспоминая хмурое одутловатое лицо в пигментных пятнах, мертвый взгляд.

— И кто ее потащит через реку? Ты? Пока она заблевывает тебе плащ?

Мальчишка скорчил рожу и проворно припустил через мостки.

Его довольно долго не было. Девчонка наизнанку всю себя успела вывернуть, все вытошнила до кусочка — уж и нечем стало, а все сплевывала и откашливалась бледной желчью, совсем себя всю извела — не полегчало. Чуть только дух переведет — так снова скручивает.

Братья ей подали воды — лицо обмыть, а то вся перемазалась, даже из носа потекло. Она, с трудом дыша, прополоскала рот, попробовала отдышаться, но едва вдохнула глубже — снова скрючилась.

Герк вел целительницу с четверть часа. Как только они показались на том берегу, стало ясно — медлит женщина; перед мостками — так и вовсе встала. Мальчишка вынужден был руку ей подать и так переводить.

Возле низинки она снова встала, посмотрела на девчонку. Та белая сидела вся, лишь на губах да под глазами мазки синевы. Под взглядом она снова зашлась кашлем, еле разогнулась, отдышаться не могла.

Но женщина стояла. И на лице ее, пусть растерявшем в свете дня всю поразительную неподвижность, едва проступило что-то; что — не разобрать. Глаза живей или хоть выразительней не стали.

— Ну долго пялиться-то будете? Сделайте что! — не утерпел кто-то из братьев — и осекся.

Целительница резко вскинула взгляд — точно на него — и очень тихо стало. Так тихо, что из рощи слышалось, как листья опадают на траву.

— Меня сюда не детям подавать посудину послали, — отчеканила колдунья в этой тишине. — Сами ее в сторонку не оттащите, воды не подадите? Пара десятков взрослых лбов не может разобраться с одной девкой, что-то не то съевшей?

— Чем языком трепать — пойди и посмотри, — одернул Кармунд.

Целительница глянула еще острей и жестче, только рыцарю — хоть что. Он весь прямой стоял и лишь взглянул в ответ.

Тогда целительница все-таки пошла к девчонке, хотя губы поджимала. Сдернула тряпку из-за пояса и лишь через нее брезгливо повертела детское лицо самыми кончиками пальцев.

— Воды ей дайте и угля березового, если сможете нажечь. И больше не тревожьте меня из-за ерунды.

— Это же чем так можно отравиться? — удивился Фойгт. — Она холодная вся, а когда отравишься — так в жар кидает.

— Ты меня вздумал поучить?

— Мы с ней одно все ели, — снова вставил Йотван. — Единственное, что она одна попробовала, — это сахар твой.

— Она ребенок! — не стерпела женщина, и голос резко взвился. — Они же вечно тащат в рот всякую дрянь! Ты что, следил, какой там куст она потрогала или лизнула? Хватит уже! Уймитесь. Некогда мне.

Она развернулась уж уйти — ответа не ждала. Тогда-то Кармунд резко кинул взгляд на Йотвана.

— Сахар, ты говоришь? — переспросил он медленно и, получив кивок, прикрикнул: — Стой!

Женщина глубоко вдохнула, но и правда встала. Не оглянулась, не сказала ничего — просто стояла. И тишина опять была жуткая и тревожная; лишь только девка в ней запальчиво хрипела, силясь отдышаться.

— Синяя и холодная, — неторопливо выговорил Кармунд. — Мы все такие тела видели на западе. Так ведь травили наших там. Мушиной смертью.

Женщина все стояла неподвижно и беззвучно.

— Эта манда дурная умудрилась перепутать головы?! — шепотом ляпнул кто-то — вышло до смешного громко.