Природа угасала и готовилась к зиме: минет всего декада, может две — и листьев не задержится совсем, лишь ели с соснами останутся неряшливыми темными громадами; ледок возьмется на озерах и на реках, небо посереет, скроется за низкой дымкой; мыши поселятся в домах с концами, вершниги объявятся и в городах… на смену времени Западных Духов придет время Северных.

К тому моменту Йотван будет уже далеко отсюда, и жизнь будет другая — старая, привычная, только чуть-чуть чужая. В ремтере снова соберутся братья; голоса и смех заполнят залы и разгонят тишину, что залежалась меж камней. Все будут вспоминать, кто и какой кошмар принес, а кто остался вместе с ним в поганой земле Полуострова.

В горах над замком жрецы отпоют пышную церемонию по тем, кто уже не вернется.

Среди них будет и целительница: Йотван оказался прав — и в самом деле ничего ей не было. Сама к утру повесилась.

Глоссарий

Коровий пастинак — германизированное “коровий пастернак”; другое название борщевика.

Сахарная голова — сахар в форме продолговатого конуса со скругленным концом. Первоначально он производился именно в такой форме.

Полусестры и полубратья — люди незнатного происхождения, служащие при рыцарском или монашеском ордене.

Хемд — нижняя нательная рубаха; носилась и мужчинами, и женщинами, но отличалась кроем и длиной.

Конвент — все рыцари, состоящие на службе и живущие в одном замке. Также к ближайшему конвенту чаще всего относились рыцари, служащие при небольших укреплениях.

Комтурство — малая административная единица в составе орденского государства, управляемая комтуром.

Комтур — орденский чиновник, стоящий во главе комтурства. Избираемая должность.

Над городом плясали флаги, походящие на стаю птиц: полотна танцевали на ветру, горном и хлестком, реяли, флагштоки обнимали, трепетали крыльями-краями. Фоном им было небо — низкое, осеннее — да резкие и четкие громады Полнолунного массива.

Выше всех реял орденский флаг, черный с голубым и малахитово-зеленым — самый известный, во всей Лангелау всякий бы его узнал. Каждое утро поднимали к нему головы добрые жители Лиесса и каждый вечер опускали взгляды, чтобы поклониться на ночь. Над каждым замком был такой, над каждым городом, но только тут, в столице, реял он так высоко и так величественно. Лишь тут он был так близок к колыбели веры — каждое полнолуние Лунный Огонь лизал его края; лизал, не опаляя, ибо это пламя не сжигает.

Ниже плескались семь цветастых флагов — в честь семи земель, семи Домов. Их было три зеленых — Западных: Мойт Охайн, Мойт Оллисеан и Мойт Вербойн; два Северных, два голубых — Виит Оррей, Виит Луайн; по одному Восточных — красный, Ройн Орлейт — и Южных — желтый, Сорс Геррейн.

Немало было других стягов — личный флаг Верховного Магистра, знамя здешнего конвента… Вот только далеко не флагами Лиесс был славен.

Малахит.

Он яркой зеленью расцветил крыши домов побогаче, коньками лег на те, что победней, хотя бы крошечной пластинкой тронул совсем нищие хибары у реки. Под ним укрылись фонари на редких освещенных улицах, им полыхали зубцы стен и им же вымостили небольшую площадь, именуемую Полнолунной. Его же зелень украшала стены прихотливыми узорами огня, мелкая крошка полнила мозаики и даже витражи — весь город из него бы сделали, если б могли.

Именно из его огромного массива вытесали полосу, что вмуровали в кладку над воротами — на ней гербы висели. Их было множество: единый герб всей Лангелау, здесь же герб Лиесса, Верховного Магистра личный герб и герб земли Люрайн…

Именно ими встречал город всех гостей — ими же встретил братьев, возвращающихся с запада. Они вставали под воротами и замирали, на гербы смотрели, понимали: дома наконец. Иные прижимали к груди руку, плакали другие, на колени падали. Шесть долгих лет они багрили кровью землю Полуострова и многих потеряли там, ну а теперь зеленокаменный Лиесс готов принять их в свои стены. И не было для них камней, роднее этих, зелени приятнее; не трепетало так в груди давно — сердца уж зачерствели и забыли, что умеют заходиться так. Братья готовы были доставать их из груди и заносить вперед себя в руках.

Они шагали за ворота и, завороженные, смотрели, как спускаются по скалам улицы, как вниз бежит широкая и полноводная река, зовущаяся Лунноводной, как высится громада орденского замка над тремя дворами, и как смотрят на долину данцкеры.

Братья успели позабыть величие Лиесса. Годами тосковали по нему и вспоминали улочки и крыши, но, возвратившись, посмотрели на него глазами чужаков — и задохнулись в восхищении.

Их дожидался дом.

В доме конвента — суета. Бегала детвора: стелили рыцарям постели и белье таскали, натирали столы в ремтере — снова за ними собирался весь конвент и лавки больше не были пусты. Пусть и не все вернулись с запада, но даже эти сиротливые места теперь заполнятся с приходом новой крови. Замок оживал.

Детей в нем стало много — негде яблоку упасть в приюте, уйма их набилась. Кто здесь, в Лиессе, без родни остался, кого привели с собою рыцари, кто приблудился сам… Мал мала меньше, и взглянуть смешно.

И долго теперь ризничему не видать покою: рыцари-то вернулись многие в обносках, каждому второму хемд или же котту, а иным и плащ бы заменить да фелле к холодам достать, и малышня еще теперь — а этих тоже надо одевать, у них у половины ни рубахи, ни портков, подвязку делят на троих одну.