— Рядовой Строгов! — внезапно рявкнул старший сержант Кривоносов. Как раз в этот момент я стянул солдатскую майку и потянулся к тельняшке. — Турист, право носить всё это, надо сначала заслужить. Оно, конечно, начальству виднее, да и для общего вида роты наверно правильно. Но только теперь знай, Гена, всё это выдано тебе большим авансом. А пока ты для нас всех останешься левым Туристом.

После озвученного предупреждения и выдачи нового погоняла, под тентом тронувшейся с места шишиги зависла тишина. Честно, я не знал, стоит ли как-то отвечать, но в этот момент на помощь пришёл ефрейтор Колобков.

— Ген, это чо за лютая зверюга, тебя так на куски рвала? — спросил он и, включив фонарик, осветил затянувшиеся шрамы, оставленные на теле сначала когтями «вампирши», а потом волколаков. Конечно, в своё время доктор Кац неплохо постарался и многое убрал, но оставшееся было отлично видно в сумраке кунга. А в сочетании с давно зарубцевавшимися ранами на шее, длинные шрамы на боках, груди и спине, создавали ужасную картину.

— Да это так, следы одной старой автомобильной аварии — соврал я и, воспользовавшись моментом, натянул тельник на покрытый шрамами торс.

Как мне показалось, этот ответ не удовлетворил ефрейтор Колобкова, но он не стал дальше педалировать тему. Остальные тоже промолчали. А после того, как я наделся и уселся на край лавки, колонна разогналась и продолжила путь по маршруту. Десантники перестали на меня глазеть и занялись своими делами. И только взгляд Колобкова продолжал с периодичностью в полминуты сканировать подозрительного прикомандированного.

6 декабря 1978 года.

Узбекская ССР.

Аэродром Чирчик.

Выпрыгнув из-под брезентового кунга на бетонку, я осмотрелся. В своей реальности мне приходилось бывать множество раз на военном аэродроме, расположенном в Чирчике. Правда, это происходило на несколько лет позже нынешних событий. Обернувшись на триста шестьдесят градусов, я сначала не заметил никаких особых изменений, но потом вспомнил о длинных военных складах за периметром. Похоже, их начнут строить чуть попозже.

— Турист, чего встал как столб? Боеприпас сам себя не разгрузит.

Неожиданное понукание, появившегося рядом ротного писаря, заставило начать двигаться. И снова я таскал ящики вместе с остальными десантниками отделения. Правда, теперь, скинув китель афганки, я перестал выделяться.

Наблюдающий за мной из кабины грузовика писарь, заметил обновку в виде тельняшки. Выскочил с явным намерением что-то предъявить. Но тут же был встречен старшим сержантом Кривоносовым. Не знаю, что он ему сказал, но соглядатай командира роты покраснел словно помидор и вприпрыжку направился к группе офицеров, которым в этот момент нарезал задачу командир роты.

А через пять минут я опять почувствовал на себе взгляд Должанского. На этот раз он смотрел скорее одобрительно, нежели неприязненно. А потом капитан меня удивил. Внезапно он указал пунцовому от злости писарю на штабеля ящиков, сложенных у одного из грузовиков. И буквально через минуту писарь принялся таскать их вместе с другими десантниками.

Вообще, Должанский не был похож на человека, на которого можно надавить. Так что версия с принуждением к сотрудничеству с ликвидаторами, мной больше не рассматривалась. Появление чужака в роте, капитану не нравилось. Но, видимо, у службы ликвидации нашлись веские аргументы, чтобы склонить гвардейца десантника закрыть на это глаза.

Грузовики нашей колонны выстроились рядом с АН-22. Похоже, именно на нём роте ВДВ предстояло отправиться в Афганистан. Военно-транспортный самолёт грузили через опущенную аппарель. А чуть позже, по ней внутрь грузовой палубы, один за одним, въехали четыре новеньких БМД-1.

Как я заметил, судя по маркировкам на ящиках, боеприпаса ко всем видам оружия, имеющегося в распоряжении роты, брали с большим запасом. Оно и понятно. В кремле уже знают, чем это закончится, и начинают двигать фигуры по шахматной доске. Сегодня шестое декабря. Афганская война официально начнётся двадцать пятого. Штурм дворца Амина назначат на двадцать седьмое. Получается, у меня на поиски доктора Каца и остальные хотелки московских кураторов, осталось где-то двадцать суток.

— Рядовой Строгов! — командный голос окликнул меня сзади и я, опустив на бетонку очередную брезентовую скатку с палаточным тентом, резко развернулся на месте.

— Я.

Уже откликнувшись, увидел широкоплечего прапорщика в песочной эксперименталке и голубом берете. Он придирчиво осмотрел меня с головы до ног, словно взвешивая и одновременно снимая мерки. Прапор был коротышкой, вот только в глаза, навряд ли кто-то решится его так назвать, не нарвавшись на неприятности. Практически квадратная фигура прапора, поломанные уши и особенный взгляд борца, автоматически ищущие брешь в защите, для прохода в ноги, намекали на долгие годы занятия боевыми искусствами.