В тот же день прибыл большой обоз с товарами, и, как водится в подобных случаях, поднялся страшный шум. Хозяин постоялого двора, более отзывчивый, чем большинство его собратьев, был обеспокоен здоровьем больного и одинокого сифаня. Он снова пришел к нему и сказал:

— Сдается мне, вы не в состоянием немедленно отправляться в путь. Может быть, придется отдыхать целую неделю. Вам неуютно на постоялом дворе, где то и дело приезжают и уезжают люди, создавая шум. Сестра моей жены — владелица большого дома, она охотно выделит вам одну из комнат, где вы будете чувствовать себя спокойно. Она сдает их порой моим постояльцам, когда у меня нет свободных мест. Вы сможете питаться в доме, моя свояченица также занимается коммерцией, и у нее есть слуги, которые будут приносить вам еду. Коли хотите, я пошлю ее предупредить.

Мунпа поблагодарил китайца и заявил, что он в самом деле желает отдохнуть и побыть в тишине, вдали от шума, от которого у него болела голова. Он с радостью поселился бы в каком-нибудь тихом месте, коль скоро плата за жилье не превосходила бы его весьма скромные возможности.

Хозяин успокоил дрокпа, заверив, что у его родственницы ему придется платить меньше, чем па постоялом дворе.

Двумя часами позже Мунпа переехал в небольшую комнату, расположенную во дворе соседнего, с виду богатого дома в китайском стиле. Молодого человека встретили служанки, так как, по их словам, хозяйка занималась с клиентами. Мунпа было все равно, он хотел только одного: лечь и уснуть.

Возможно, больному и вправду были не нужны другие лекарства. Он провел в спячке дней десять, питаясь жидкими супами — обычным рисовым отваром, который ему подавали по распоряжению хозяйки. Славная женщина лечила его на китайский манер, то бишь совсем не так, как в Тибете: в то время как достойные тибетцы пичкают больных едой, китайцы держат их впроголодь. Мунпа, которому так не нравился скудный режим питания в монастыре Абсолютного Покоя, тем не менее без труда выдержал куда более строгую диету, прописанную ему добровольной знахаркой. Высокая температура не позволяла ему испытывать чувство голода, и в данном случае китайская терапия оказалась эффективной.

Не прошло и двух педель после того, как больной оказался у свояченицы хозяина постоялого двора, как он снова встал на ноги; дрокпа слегка похудел, но был уже здоров. Впрочем, небольшая потеря веса пошла ему на пользу. Мунпа был красивым парнем, и ухаживавшая за ним любезная лавочница это заметила. По-видимому, она не ждала так долго, чтобы убедиться в его миловидности: возможно, этим отчасти объяснялась забота, которую она проявляла об одиноком и больном путнике…

Мунпа решил, что необязательно оповещать хозяйку о своем духовном звании. Его попутчики-купцы тоже об этом не подозревали. Большинство трапа и, как утверждают злые языки, священнослужители тоже, вовсе не чувствуют себя монахами за пределами монастырей и, оказавшись вне их стен, с легким сердцем нарушают монашеский устав, в особенности запрет на употребление алкогольных напитков и обет целомудрия. Мунпа не был в этом отношении исключением и обладал некоторым опытом в любовных делах. Вероятно, он не решился бы проявить инициативу, но и не стал уклоняться от адресованных ему знаков внимания.

Нэмо [63] , как иазывал ее дрокпа по обычаю своей родины, была не лишена привлекательности. Благодаря своей монгольской крови — нередкому в этой приграничной области смешению рас — хозяйка была высокорослой и широкоплечей, из-за чего она резко выделялась на фоне хрупких чистокровных китаянок. Физическая сила сочеталась в ней с силой духа: нэмо обладала деловым чутьем в делах и ловко вела торговлю в большом магазине, во главе которого она оказалась после смерти мужа, случившейся тремя годами раньше.

Когда Мунпа появился в Сиду, женщине только что исполнилось тридцать лет. До сих пор собственное одиночество не тяготило вдову. В самом деле, она была настолько поглощена коммерческими заботами, что даже не замечала его. Нэмо вовсе не была сентиментальной и старалась, чтобы чувственность не мешала ее серьезным «занятиям», относясь к ней как к своего рода забаве, способной заполнить минуты досуга, но которой не пристало отвлекать такую благоразумную женщину, как она, от единственной стоящей на свете цели: обогащения. Мысль о флирте с Мунпа отнюдь не претила нэмо и даже ей нравилась, но вскоре она присовокупила к ней другое соображение: расчет «благоразумной» женщины. Разумеется, вдове не хотелось снова выходить замуж, но, хотя она и считала себя способной держать приказчиков, состоящих у нее на службе, в узде, присутствие в доме мужчины могло оказаться полезным и, коль скоро понадобилось бы сопровождать обоз с товарами, а также присматривать за ним, Мунпа пришелся бы весьма кстати.

Итак!.. Прекрасная вдова размышляла. Женщине было противно слишком вдаваться в анализ собственных чувств, и ей нелегко было себе признаться, что пригожий дрокпа вызывает у нее желание оказаться в его объятиях. Интересно, как этот мужлан из дикого края занимается любовью?.. Нэмо не была ветреной женщиной. Она знала лишь одного мужчину: своего мужа, но он оставил ее ради мира духов; на протяжении трех лет ее тело было на голодном пайке, а ей только стукнуло тридцать…

И вот хозяйка, должным образом убедив себя в том, что руководствуется исключительно интересами дела, и сохранив благодаря этому чувство собственного достоинства, которым она дорожила как ничем другим, предложила Мунпа, раз он уже выздоровел, снова вернуться к нормальному режиму питания, есть как следует для подкрепления своих сил, а также столоваться вместе с ней, чтобы упростить прислуге задачу… Нэмо также сообщила ему, что ее зовут Розовая лилия, а дальше все пошло своим чередом…