Я обвел рукой холл, где все еще сидели и ждали своей очереди человек двадцать пациентов.

— И вот еще что, Алина, — я посмотрел ей прямо в глаза. — Если ты сейчас устроишь скандал и откажешься принимать этих людей, я не думаю, что они будут в восторге. А я им всем обязательно скажу, что прием прекратился по твоей вине. Потому что ты, видите ли, слишком «элитная» для такой работы. И что я просто отошел на небольшой перерыв. Точно так же, как ты только что «бегала в туалет» на полчаса. Думаю, они найдут, что тебе на это ответить.

Борисова побагровела от злости. Она топнула ногой, как маленький, обиженный ребенок.

— Это… это нечестно, Разумовский!

— А жизнь, Алина, вообще штука нечестная, — я усмехнулся, высвободил свою руку и, не оборачиваясь, пошел по коридору, оставив ее одну, посреди толпы кашляющих и недовольных пациентов.

Кажется, «общее развитие» ей сегодня было обеспечено.

Я зашел в «чистую зону» и с огромным облегчением стянул с себя этот дурацкий защитный костюм. Тело, наконец-то, смогло вздохнуть свободно.

Вызвал лифт и, пока ждал его, подумал, что неплохо было бы все-таки заскочить в столовую и чего-нибудь перекусить. Желудок, после завтрака, уже снова начинал подавать жалобные сигналы.

Но беспокойство о Мариам, жене Ашота, было сильнее. Фырк сказал, что она лежит в терапии, на третьем этаже. И что выглядит она не очень. Нужно было срочно ее проведать. Обед мог и подождать.

Лифт приехал, и я поднялся на третий этаж. Терапевтическое отделение. Здесь было на удивление тихо и спокойно. Коридоры были почти пусты, только изредка пробегали мимо молчаливые медсестры.

Я нашел нужную палату — номер триста четырнадцать. Дверь была приоткрыта. Я осторожно заглянул внутрь. На одной из коек, у окна, действительно лежала Мариам. Она спала, но дыхание ее было тяжелым и прерывистым. А рядом с ее постелью, полубоком ко мне, стоял какой-то лекарь и внимательно изучал ее историю болезни.

Это был мужчина лет тридцати пяти, довольно крепкого телосложения, но уже с намечающимся «озером надежды» на макушке, как говаривал один мой старый знакомый. На его халате красовался бейджик Целителя третьего класса. Неплохо для его возраста. А вот имя разглядеть не удалось.

Я тихонько вошел в палату.

— Здравствуйте, коллега, — я постарался, чтобы мой голос звучал как можно более дружелюбно. — Простите, что отвлекаю.

Он медленно обернулся и смерил меня холодным, неприязненным взглядом.

— Здравствуйте, — сухо бросил он, даже не пытаясь улыбнуться.

— Я адепт Разумовский, из хирургического отделения, — представился я. — А эта пациентка, Мариам, — жена моего хорошего знакомого. Я вчера ее осматривал на дому и, собственно, вызвал ей скорую. Не могли бы вы мне позволить взглянуть на ее анализы? Я немного за нее беспокоюсь.

Он молча выслушал меня, потом его губы скривились в презрительной усмешке.

— Нет, — отрезал он.

Я удивленно приподнял бровь.

— Простите?

— Я сказал — нет, адепт, — он с нажимом произнес последнее слово. — Посторонним вход в палату к тяжелым больным воспрещен. А вам, как я погляжу, здесь и вовсе делать нечего.

Я почувствовал, как внутри закипает злость. Что еще за наглость?

— Я не посторонний, а лекарь этой больницы, — я постарался сохранить спокойствие. — И я имею полное право…

— Вы имеете полное право, адепт, — он перебил меня, — отправиться обратно в свое отделение и не мешать работать старшим по рангу. А если у вас есть какие-то вопросы по поводу состояния этой пациентки, вы можете задать их ее лечащему врачу. В установленном порядке. А теперь, будьте добры, выйдите из палаты.

Он повернулся ко мне спиной, давая понять, что разговор окончен. Но я не собирался так просто сдаваться.

— Послушайте, коллега…

— Выйдем, поговорим, — он снова резко обернулся, и в его глазах я увидел такую неприкрытую враждебность, что даже немного опешил.

Мы молча шли по коридору. Я — пытаясь понять, что это за цирк, и чем я так не угодил этому напыщенному индюку. Он — с таким видом, будто вел меня на казнь. Мы завернули за угол, в какой-то пустынный закуток с цветами в горшках на подоконнике.

— Двуногий, мне это не нравится, — Фырк, который до этого сидел смирно у меня на плече, вдруг встревоженно зашевелился. — Что-то с этим парнем не так. Я его знаю, это Виталий Прилипало, тот самый, что главврачу кофе носит. Только он обычно такой… э-э-э… услужливый, как лакей. Вечно всем улыбается, со всеми здоровается. А сейчас он злой, как черт! И смотрит на тебя так, будто ты у него последнюю конфету отнял! Странно все это!