Шрифт:
— Не каркай, Фырк, — мысленно огрызнулся я.
Кое-как я досидел до конца смены. Чувствовал себя выжатым, как лимон, который пропустили через промышленный пресс.
Скинув защитный костюм в чистой зоне, я переоделся в свою обычную одежду и, вместо того чтобы идти домой, поднялся наверх, в ординаторскую хирургии. Мне нужно было узнать новости.
По пути я столкнулся с Кристиной. Она как раз заканчивала свою смену на посту.
— О, Илья! А ты чего такой… помятый? — она смерила меня сочувствующим взглядом. — Лица на тебе нет.
— Переживаю из-за одной пациентки, Кристин, — честно признался я. — Взял на себя ответственность.
— Не переживай, ты же у нас умный, — она ободряюще улыбнулась. — Уверена, все будет хорошо.
Едва я вошел в ординаторскую, как меня встретил на удивление бодрый Шаповалов.
— А, вот и ты, герой-целитель! — он хлопнул меня по плечу. — А я тебя как раз ищу! Пойдем, покажу тебе кое-что. Думаю, тебе это понравится.
Мы направились в терапевтическое отделение. По дороге я, пользуясь моментом, отправил Фырка вперед.
— Фырк, быстро в триста четырнадцатую! Доложи обстановку! Что там происходило, пока меня не было? — мысленно скомандовал я.
Когда мы с Шаповаловым подошли к палате, я уже знал ответ. Пациентка не просто выжила, она чувствовала себя значительно лучше.
В палате царила почти идиллическая картина. Мариам сидела на кровати, а не лежала пластом. Бледность сошла с ее лица, в глазах появился живой блеск. Рядом с ней стоял счастливый Ашот с огромным букетом аляповатых, но явно дорогих роз.
— А вот и наш герой-спаситель! — торжественно произнес Шаповалов, входя в палату.
Я хмурился, ничего не понимая. Как? Как антибиотик мог подействовать так быстро? Это было практически невозможно. Даже самый мощный препарат требует времени, чтобы справиться с такой тяжелой инфекцией. Что-то здесь было не так.
Мариам слабо, но счастливо улыбалась мне со своей кровати.
— Господин лекарь! Спасибо вам! — ее голос был еще слаб, но полон искренней благодарности. — Мне стало гораздо, гораздо легче! Врачи рассказали, что это вы настояли, чтобы мне дали правильное лекарство!
Странно. Он подействовал слишком быстро. Почти мгновенно. Так не бывает…
— Да, вот какой у нас адепт молодец! — с гордостью сказал Шаповалов, поворачиваясь ко мне.
И именно в этот момент триумфа Мариам вдруг схватилась за живот.
— Ой!
Ее лицо исказилось от боли. Все присутствующие замерли.
— Что такое? Родная моя, что с тобой? — Ашот бросился к жене.
— Не могу… больно!.. — выдохнула она.
И именно в этот самый момент Мариам вдруг побледнела, ее глаза испуганно округлились, она схватилась за живот, и ее стошнило прямо на белоснежную простыню.
Густой, черной, как деготь, массой, похожей на кофейную гущу.
Глава 12
Я стоял, ошарашенный, и смотрел на эту жуткую картину. Триумф, который я испытывал еще секунду назад, сменился леденящим ужасом.
Что за чертовщина?! Желудочное кровотечение? Откуда?! На фоне полного, казалось бы, благополучия!
Фырк, который, видимо, в момент рвоты как раз находился внутри Мариам, тут же вылетел из нее, как пробка из бутылки шампанского. Вид у него был перепуганный и совершенно недоумевающий.
— Двуногий, я ничего не понимаю! — пропищал он у меня в голове. — Там… там все было почти чисто! Легкие после этого вашего антибиотика начали потихоньку очищаться от гноя, «стекляшка» отступала! А это… это откуда взялось?! Я же смотрел! Желудок был в порядке!
Ашот, увидев, что произошло с его женой, в ужасе закричал и бросился к ней, обвиняя всех нас, лекарей, в том, что мы ее чуть не убили. Прилипало и Гогиберидзе, которые еще минуту назад рассыпались в комплиментах моему «гению», теперь в панике суетились у кровати Мариам.
— Острая язва! — тут же предположил Прилипало, бледнея на глазах. — Или побочный эффект от антибиотика!
— Срочно в реанимацию! — подхватил Гогиберидзе. — Кровоостанавливающие! Зонд в желудок! Готовьте эндоскоп! Быстро!
Они отдавали стандартные, протокольные распоряжения, пытаясь хоть как-то взять ситуацию под контроль.
А я стоял и смотрел на лицо Мариам. И видел то, чего, похоже, не замечали остальные. Ее кожа и склеры глаз приобрели едва заметный, но очень характерный желтушный оттенок.