Так, что у нас тут? Диагноз при поступлении: «Стеклянная лихорадка, тяжелое течение». Назначения: стандартный противовирусный эликсир и, как и говорил Прилипало, антибиотик широкого спектра — обычный Цефтриаксон.

Ну, в принципе, все по протоколу.

А вот дальше начиналось самое интересное. Я открыл вкладку с результатами анализов.

Свежие, утренние. И тут же присвистнул. Лейкоциты зашкаливали, СОЭ была просто огромной, а лейкоцитарная формула сдвинута влево так, что дальше уже некуда. Все это просто кричало о наличии в организме мощнейшего бактериального воспаления!

Я открыл дневниковые записи. Последняя была сделана полчаса назад, под логином самого Прилипало: «Состояние стабильно тяжелое, без видимой положительной динамики на фоне проводимой терапии. Усилить симптоматическое лечение, продолжить инфузионную терапию».

Я мысленно рассмеялся.

«Без положительной динамики»! Да она у него на глазах горит от сепсиса, а он — «усилить симптоматическое лечение»!

Они что, все тут, в этой терапии, слепые?! Они же видят эти анализы!

Но, видимо, настолько уверовали в «агрессивный вирус» «стекляшки», что просто не хотят замечать очевидного. Или боятся отступить от протокола. А то, что их хваленый Цефтриаксон на эту бактериальную заразу не действует от слова «совсем», им, похоже, и в голову не приходит.

Нужно было срочно что-то делать. И для этого мне снова нужен был Фырк.

— Фырк, — мысленно позвал я. — Ты где?

— Здесь я, двуногий, здесь! — он тут же материализовался у меня на плече. — Следил за этим твоим Прилипало. Скучный он, как прошлогодний снег! Только и делает, что по коридорам шастает да медсестричкам улыбается! Никакого экшена!

— Хватит болтать, Фырк, есть дело, — я повернулся к нему. — В палату триста четырнадцать, быстро! К Мариам Аракелян еще раз! Мне нужна картинка. Очень детальная. Что сейчас происходит в ее бронхах и легких?

— Опять?! — возмущенно взвился он. — Я же уже гонял. Да что я тебе, карманный УЗИ-аппарат, что ли?!

— Фырк, не спорь, — я посмотрел на него строго. — Дело серьезное. От этого зависит жизнь человека. Мне не нравятся ее легкие. Проверь еще раз, посмотри тщательнее…

— Ладно, ладно, лечу уже, — проворчал он и растворился в воздухе.

Вернулся он на удивление быстро. И вид у него был очень довольный.

— Ну что, двуногий, все как по учебнику! — он с гордостью распушил свой хвост. — Классическая «Стеклянная лихорадка»! Легкие у нее все в этих твоих… переливающихся кристалликах! Красота неописуемая! Прямо как в пещере с драгоценными камнями!

Я нахмурился.

— А с чего ты взял, что это «стекляшка», Фырк? Ты уверен?

— Ну а что же еще? — он удивленно посмотрел на меня. — Блестит, переливается! Все же говорят, что при «стекляшке» именно так и бывает!

Я тяжело вздохнул. Кажется, мой «гениальный» диагност тоже попал в плен стереотипов.

— А ты, дружок мой пушистый, не спутал ли случайно эти твои «переливающиеся кристаллы» с обычным гноем? Который тоже, знаешь ли, на свету твоих глаз может очень даже красиво блестеть и переливаться?

Фырк на мгновение замер. Его синие глазищи округлились от удивления.

— Гной? — он недоверчиво почесал за ухом. — Да не, не может быть… Хотя…

— А ты иди и еще раз посмотри! — я уже не мог сдерживать своего раздражения. — Только на этот раз смотри внимательно! На структуру, на консистенцию, на цвет! А не на то, как оно там у тебя «красиво блестит»! Понял?!

Фырк, оскорбленный до глубины своей пушистой души, только фыркнул, что-то обиженно пробурчал про «неблагодарных двуногих, которые ничего не понимают в истинной красоте патологических процессов» и, нехотя, снова растворился в воздухе, отправившись «перепроверять» свой гениальный диагноз.

А я остался ждать, надеясь, что на этот раз мой пушистый «диагност» все-таки увидит то, что нужно, а не будет любоваться «красотой патологических процессов».

Нервно барабанил пальцами по столу, снова и снова прокручивая в голове анализы Мариам. Картина была настолько очевидной, что я не понимал, как можно было ее не заметить.

И тут дверь в ординаторскую с грохотом распахнулась, и на пороге, как разъяренный бык, появился сам Игорь Степанович Шаповалов.

— Разумовский! — заорал он так, что у меня чуть уши не заложило. — Какого черта ты здесь прохлаждаешься?! Почему ты не в «первичке»?! Я же тебе, кажется, русским языком приказал идти туда и разгребать завалы! Или ты решил, что мои распоряжения можно игнорировать?!

Тут я не выдержал. Все накопившееся за последние дни раздражение, злость, усталость — все это выплеснулось наружу. Я вскочил из-за стола, едва не опрокинув стул.

— А потому, Игорь Степанович, что пока вы, «светила медицины», наказываете меня за спасенные жизни и отправляете в «ссылку», в соседнем, терапевтическом отделении, у всех на глазах умирает женщина! Умирает от банального бактериального сепсиса, который никто не хочет замечать! И ее лечащий врач, хваленый Прилипало, этот «помощник главврача», даже не дает мне ее толком осмотреть, потому что, видите ли, я «адепт» и «посторонний»! А еще из-за меня «светило медицины» Игоря Шаповалова, видите ли наказали!