Оставив дружину обедать я, взяв с собой в качестве свиты Старокомельского, отправился ко въезду в лагерь: посмотреть, кто приехал, и дальше по обстоятельствам, либо представиться, либо доложить, либо просто поздороваться. Но не получилось ни того, ни другого: механизированное ландо, иначе этот автомобиль я не назову, проехал по направлению к середине лагеря без остановки. Среди запылённых фигур узнал знакомого по работе комиссии генерала и ещё одного известного мне вприглядку офицера. Запылёнными они были, поскольку у их экипажа хоть и имелся раскладной верх для защиты от дождя и солнца, но вот стёкла, за исключением небольшого ветрового, отсутствовали как класс. Говорю же: типичное ландо, только без лошади и кучер — пардон, шофёр — сидит на одной высоте с пассажирами. В двух других автомобилях никого знакомого разглядеть не удалось. Точнее говоря, вообще никого толком не разглядел: экипажи были меньше размером и явно считались ниже классом, чем первый, но имели закрытый салон, причём на окнах лежал изрядный слой пыли, а внутри было достаточно темно.

Проехали — и ладно, потом представлюсь, когда они себя с дороги в порядок приведут, пока что же можно пойти и спокойно пообедать. Только немного задержался, чтобы попытаться рассмотреть, что там ещё приехало, не могли же три легковых авто поднять такую тучу пыли? Но ветер как раз завернул весь хвост ко въезду в лагерь, только и удалось, что угадать там силуэты пары грузовиков. Собрался уж было идти обедать, как внезапно услышал за спиной, со стороны припаркованной «дополнительной» техники, крик часового:

— Стой, кто идёт?

И почти сразу, с паузой от силы в секунду:

— Стой, стрелять буду!

И тут же револьверный выстрел! Надеюсь, что в воздух!

Обернувшись и устремившись быстрым шагом на столь тревожные звуки, сперва не мог ничего разглядеть из-за моего дельталёта, но вскоре вышел, почти выбежал, на обочину въездной дороги и увидел всю картину, по выражению деда — «маслом по сыру». Между дельталётом и освобождённой от жилого модуля грузовой платформой стоял мой часовой, сжимая в руке револьвер, нацеленный вроде как между двумя другими участниками мизансцены: растерянным и напуганным рядовым и незнакомым типом в офицерском мундире, знаки различия которого я пока не мог рассмотреть. Этот второй с лёгким повизгиванием в голосе орал на моего бойца, но благоразумно не трогался с места. Также увидел в отдалении бегущую на выстрел дежурную смену во главе с разводящим, но им ещё минут две-три такой трусцой нужно. Нет, если бы стрельба продолжилась, то и они бы бежали, а не изображали бег, но я в любом случае буду раньше. Точнее, я уже здесь.

— Хам! Быдло ряженое! Как ты смеешь угрожать оружием офицеру?! На каторгу загоню!

Мой боец на вопли не реагировал, продолжая отслеживать глазами обоих нарушителей и держа оружие в готовности для открытия огня по любой из целей. Заметив меня, он немного отмяк лицом, но позу не поменял.

— Что здесь происходит? И не слишком ли много вы на себя берёте?!

— Не ваше дело! А этого хама надлежит призвать к порядку! — Даже не обернулся, что характерно! Нет, надо как-то нарабатывать командирский голос. И курить, что ли, начать, чтоб он грубее стал?

«Лучше полкило мороженого. последствий меньше, а результат тот же».

— Вам, господин майор, солнце голову напекло, наверное? Как иначе понять, что нападение на МОЕГО часового, охраняющего МОЁ имущество вдруг «НЕ МОЁ дело»?!

Почему-то с этим вот типом быть вежливым не хотелось совсем.

— Что вы себе позволяете?!

— Всё, что не нарушает закон и общественную мораль, а вы? Почему вы позволяете себе оскорблять часового, находящегося при исполнении?

— Какой ещё «часовой»?! Это чучело даже не в надлежащей форме, вырядился не пойми во что! А если оно ваше — забирайте своё имущество и не мешайте убирать эти колымаги с моего участка!

— Господин майор! Извольте повернуться лицом к собеседнику, меня уже утомило лицезрение вашего афедрона! И поясните, пожалуйста, с какого перепою вы решили, что имеете право мне что-то приказывать?!

Майор наконец-то изволил (или рискнул) повернуться ко мне, открыв рот для очередного крика, но как-то резко передумал. Нет, всё же полезно среди военных носить форму, снимает много вопросов. Особенно хорошо, если форма не позволяет тебя припахать запросто, то есть такая, которая предусматривает очень малое количество возможного начальства.

— Господин капитан! Если уж нарядились в форму — извольте ей соответствовать и не перечить старшему по званию!

Поторопился я — не сдаётся хмырь. Он просто пластинку менял, похоже. Ещё и «капитан» с изрядным скепсисом в голосе произнёс.

— Если бы вы, сударь, удосуживались время от времени открывать не только рот, но и, например, Табель о рангах, то знали бы, что младше меня по чину. И, глядишь, научились бы знаки различия читать, чтобы не позориться перед нижними чинами.

Майора от обращения «сударь», которое я ещё и голосом выделил, прямо передёрнуло. Я же через его голову обратился к часовому:

— Мисюркин, думаю, глупостей никто делать не будет, можешь убрать оружие и отпустить солдата.

Часовой мне не ответил, и правильно сделал: есть только четыре человека, которым ему сейчас вообще отвечать можно. Майор же вообще какой-то дикорастущий: обернулся к моему часовому и опять начал ему что-то командовать:

— Ты слышал, что тебе приказано? Как смеешь не отвечать офицеру?! Нет, с ним определённо нужно что-то делать!

Тем временем и разводящий с пятью бойцами прибежал. Ага, его я тоже знаю. Он из числа тех, кто получили дар при отражении Волны.